Опыт путешествий

Снаружи в ужасной жаре страдают несколько групп по специальным интересам. Они обступают делегатов, как бездомные собаки. Крайне левые, или социал-демократы, как мы их называем в Европе, мрачно жалуются на отсутствие свободы слова, хотя на самом деле они имеют в виду, что никто их не слушает. Здесь же группа ветеранов иракской войны, которые шатаются по ресторанам и торговым центрам, изображая пальцами пистолеты как третьеклашки. «Это представление!» — ревет один из них, на всякий случай. Представители компании Trojan раздают презервативы размером с пистолет «Магнум». (Как вы думаете, они были названы по имени того самого огромного деревянного коня, поскольку внутри каждого тысячи маленьких людей, готовых выскочить наружу и испортить вам жизнь?). Ко мне подходят люди с петицией, звучащей так же депрессивно, как и любой гражданский призыв: «Защищать и уважать себя и других». Есть здесь и человек, желающий ввиду глобального потепления ввести специальный налог на мясо. А после наступления темноты появляются религиозные радикалы, похожие на воскресших мертвых с омерзительными постерами с изуродованными эмбрионами и плакатами, предрекающими геенну огненную для геев. Единственный раз за всю неделю я увидел кого-то по-настоящему злым, когда несколько чернокожих женщин среднего возраста были атакованы этими злобными святошами.

Съезд медленно разворачивается. В невнимательном гулком зале Говард Дин (после несолидного для этих обстоятельств окрика) начинает представлять первых ораторов, по большей части доброхотов, проникнутых благоговением, исполненных благодарности и незамедлительно забытых публикой. Приспособленцы и герои узкого профиля получают свои пятнадцать минут славы. Съезд распадается на две части — прайм-тайм и после него. Все хотят засветиться на национальном телевидении. Для этого и нужен съезд. Все, что остается за пределами голубого экрана, к делу не относится.

В зале появляются сотни самодельных маленьких студий. Они свисают с ярусов, как шаткие гнезда аистов. Десятки блуждающих операторов шныряют по коридорам и этажам. Масса нервных мужчин и миниатюрных блондинок промокают свои бронзовые лица влажными губками и активно используют компактные пудреницы. И не поймешь, телевизионщик ли этот парень с пристальным взглядом и проводом в ухе или секретный агент. Спросит ли он твое мнение или засунет палец тебе в задницу? В зале сотни тысяч микрофонов. В любом диалоге присутствует камера, все записывают всех. Все одновременно и репортеры, и зрители, и публика, и участники. Газетчики отстраненно и беспорядочно сидят в отведенном для них месте. Большую часть времени они читают с экранов компьютеров политические блоги друг друга. Возле меня два жирных очкарика-неоконсерватора из журнала American Spectator проворно бьют пальцами по клавишам с таким знанием дела, что становится ясно, чем именно они заполняют отсутствие интимной жизни. Я замечаю, что один из них большую часть времени проводит в чате Second Life[120] (название, намекающее на отсутствие первой). Его аватар в семь раз худее, чем оригинал. Надо сказать, что мы, политические журналисты, вообще не слишком привлекательное сборище. Мы — трейнспоттеры[121] с камнем за пазухой.

Это мероприятие вызывает странное чувство нереальности. Приходится все время лезть в компьютер, чтобы понять, что делается снаружи, вне этого мирка. Этаж заполняется приверженцами партии, которые группируются вокруг плакатов с названием их штатов. Чем ближе к подиуму — иными словами, к телекамерам, — тем более важными становятся их бюллетени и более захватывающими гонки. Время, когда участники съезда действительно принимали участие во всем, что происходит, давно прошло. Сколько бы ни трубили о демократии, бюллетени этих людей не имеют никакого значения. Их присутствие здесь — всего лишь игра света и тени. Они лишние в этом дорогом телемарафоне. И больше не носят праздничные канотье. Теперь на них одежда подороже. Кругом десятки цилиндров в стиле Дядюшки Сэма и жокейских шапочек ручной выделки, похожих на мудреные праздничные торты с диорамами. Я замечаю, что у штата Джорджия слишком много эксцентричных красавиц, сплошь выглядящих как мисс Хавишем, едущая на Ноттинг-Хиллский карнавал[122]. Хотя, не исключено, что в Джорджии все такие. Еще где-то бродят потерянные люди в ужасных белых парках, которые оказываются национальной одеждой Аляски. А еще тысяча женщин в одних и тех же платьях, копиях платья, которое Мишель Обама купила за $50 и как-то раз надела на дневной эфир. На высокой спортивной черной женщине оно выглядело прекрасно, но на низенькой толстой белой женщине напоминает наволочку. Еврейский оркестр играет легкую музыку 80-х для делегатов и небольшие вступительные отрывки для очередного оратора. Делегаты поднимаются с мест и танцуют в проходах. По закону толпы только люди физически закоснелые и без чувства ритма позволяют себе с удовольствием потанцевать в общественном месте.