Опыт путешествий

Начинается все не очень хорошо: в два часа дня еще стоит очередь длиной в милю. До речи Обамы осталось шесть. Шоу начинается медленно, под звуки ужасного кантри и песен Стиви Уандера, который теперь играет на всех коммерческих мероприятиях и аукционах мира. Еще есть смешная шеренга генералов в стиле Гилберта и Салливана[134], как будто они пришли на конкурс «Мисс Мировое Господство». Они кокетливо машут, желают работать на дело мира во всем мире и общаться с детишками и уверяют, что Барак — их кандидат. Звучат истории о руках, ногах и товарищах, оставленных в пустыне, а потом Эл Гор пробегается по своей «зеленой» речи, как толстяк по тонкому льду.

И прежде чем мы успеваем расслабиться, на сцену вступает Обама — деятельный, внешне привлекательный, невозмутимый. Худой черный рыцарь, пришедший вернуть себе Камелот. Его долго приветствуют. Толпа превращается в одно ревущее, восторженное, ритмично двигающееся существо, напоминающее своим звучанием парады фашистов. Ну и кто сказал, что только нацисты умеют так весело приветствовать?

Обама благодарит, повторяет слова благодарности снова и снова, прекрасно зная, что драгоценное время прайм-тайма утекает. Его речь длинна, многословна и беспорядочна, словно он пытается вспомнить список покупок и стихотворение одновременно. Возможно, мы слишком многого от него ждали. Или на нас влияет острая критика Обамы республиканцами, которые утверждают, что он всего лишь симпатичный болтун, носитель пустой риторики. Как бы то ни было, речь не приводит в восторг. Она нормальная, лучше, чем просто нормальная, она даже трогает. Он разносит в пух и прах Джона Маккейна, обещает нам полный комплект либеральных подарков, много говорит о том, как важно достойно делать свою работу, а я не могу оторвать взгляд от армии молодых волонтеров, которых использовали, чтобы устроить весь этот театр, и которые, скорее всего, сами оплачивали все свои расходы.

Время от времени в речи Обамы возникают вспышки красноречия и моменты чрезвычайного вдохновения: «Эти выборы никогда не были моими, — его чистый церковный голос взлетает. — Они всегда были вашими». И легионы заобамленных чувствуют, что он говорит правду. Эти выборы действительно устроены для них. «Перемены не приходят из Вашингтона. Это вы приносите перемены в Вашингтон». Естественно, он вспоминает и свою семью, но только ее белую половину. И только один раз, мимоходом, упоминает человека, передавшего ему его заветную чернокожесть. Сквозь тишину с горних высей раздается долгое, леденящее душу африканское завывание. Плач отца Гамлета.

Мадагаскар

Земля блестит и переливается, как сокровища османского паши. Жарко. Солнце играет на поверхностях кристаллов, отражения разбиваются на тысячи маленьких лучиков. Это — полудрагоценные развалины. Какой-то по-гоблински чокнутый пейзаж, сложенный из богатств и пышных нарядов. Кварц всем своим геометрическим и призматическим блеском освещает день цветами горного хрусталя. Это напоминает след древней радуги. Ветер сделал валуны похожими на изгибы тел огромных вымерших ящериц, вьющихся и переплетающихся друг с другом. Окаменевшая оргия. Забраться на эти валуны очень трудно. Мы спотыкаемся и карабкаемся по рассыпающимся под костяшками пальцев валунам, а на наших подошвах блестят алмазы.

После каменного хребта пейзаж на мили вперед представляет собой неуступчивое, похожее на лицо сердитого древнего человека плато, сливающееся с пиками и ущельями. Оно негостеприимно и одновременно восхитительно. Щурясь, я выхожу под яркий и чистый солнечный свет, утренний зной становится все более жарким, а мои мысли, естественно, обращаются к Хейвордс-Хит.

Невидимая кружевная сеть связей, накрывшая мир, редко бывает очевидной, никогда — простой, но всегда — удивительной. Многие наспех набросанные идеи начала тысячелетия просуществовали не дольше, чем горит петарда. Но одна из них — сдержанно амбициозная — оказалась пророческой и стала символом наших опасений за судьбу этого мира.

В 2000 году ботанический сад «Кью-Гарденз» получил грант на сбор семян 10 % всех существующих в мире растений. Если денежные поступления будут продолжаться, то цифру можно было бы увеличить до 30 %. Проблема в том, что процент собранных образцов постоянно снижался, ведь те, кто занимался поисками, находили все новые и новые виды — их было больше, чем собранных семян уже известных растений. Было ужасно, что большая часть утерянного нами исчезала безымянной. Поэтому было решено построить в городе Хейвордс-Хит репозиторий.