Опыт путешествий

Но река начинает брать свое. У каждой реки собственное сказание; они текут подобно старым песням, а мы позволяем себе двигаться в ее ритме. Утром я глупо радуюсь, как отраженный от поверхности воды солнечный зайчик скачет по стенам моей каюты. Линц — это европейская культурная столица, и город несет эту ношу с неменьшим трудом, чем его бургомистры — цепь, символизирующую их власть. Город выставляет напоказ концертные залы, музеи, инсталляции, парки со скульптурами и потрясающую коллекцию современного искусства. Линц всегда был богатым городом, родным домом купцов, промышленников и богатых политических воротил. Он имеет яркий вкус публичной филантропии и социальных устремлений. Город приглашает меня поужинать и одаряет меня пресс-пакетами, ручками и компакт-дисками, а также Linzertorte — пирогом с вареньем и миндалем, для которого существует сотня секретных рецептов старее всех остальных, когда-либо записанных на бумаге. Новый, приукрашенный лозунг Линца «Линц: город оживляется» явно требует некоторой адаптации с точки зрения любого туриста.

После войны Линц оказался на границе советской и американской оккупационных зон. Граница проходила по Дунаю, а на мосту Нибелунгов стоял контрольно-пропускной пункт. Люди северного берега голодали во тьме и холоде, но при этом искренне презирали своих невидимых врагов, как настоящие пешки холодной войны. Другой Линц, за рекой, пережил экономическое возрождение 1950-х. Вся остальная Европа забыла о том, как близко была Австрия к тому, чтобы оказаться за железным занавесом. Линц разжирел на промышленном богатстве, обеспеченном щедростью своего самого знаменитого сына: Гитлер перевел в город фабрики, сталелитейные и химические заводы. Но Гитлер — не единственный знаменитый парень из этого города[172]; уроженцем Линца был и Фриц Аустерлитц, отец Фреда Астера[173].

Река продолжает течь сквозь романтический пейзаж виноградников и фруктовых садов, абрикосы и сливы, пасторальные деревни, аккуратные фермы, богатые земли с большими беременными житницами. Она плывет сквозь зеленое знамя сердечности, земледелия, обильных урожаев и глубоко консервативного процветания. Здесь, на возвышении, стоит огромный монастырь Мельк — барочная ледяная глыба католицизма. Библиотека монастыря хранит серию исключительно жестоких и глубоко преданных германскому духу картин кисти Йорга Броя. Также здесь есть церковь, наполненная золотом так, что напоминает содержимое рта гигантского рэппера. Невольно задумаешься, сколько корзин слив и абрикосов, бутылок сладкого вина, коровьих туш и яблочных штруделей ушло у местных крестьян на строительство и поддержание этого шика. На алтаре видна надпись на латыни: «Без сражения нет славы» — громогласное выражение сильной церкви как корпоративного полицейского папы. В тот момент, когда наши рты открываются при виде столь сильной экстравагантности, Мельк дотягивается до нас и вытаскивает молитвы из наших глоток как аденоиды.

Ниже по реке стоит Дюрнштайн — замок, в котором трубадур Блондель пел свои песни, чтобы найти Ричарда Львиное Сердце, похищенного ради выкупа при возвращении из третьего крестового похода. Замок производит впечатление какой-то идеализированной романтической ерунды, поставленной здесь для ублажения акварелистов-любителей и проезжающих мимо австрийских старцев. Где-то в этих краях была найдена виллендорфская Венера, которая старше (ей около 30 000 лет) Венеры греческой более чем на 20 000 лет. Эта женщина — символ плодородия с огромными грудями и корзиной или бобом вместо головы — сделана из слоновой кости[174]. Самое древнее изображение человека — мать всего сущего, образ самосознания, первый образец символизма. Найти ее в южной Австрии было крайне маловероятно, однако это подтверждает, что и в самые древние времени люди уже жили где-то в этих краях.