А почему она не пробуждает гений многих африканских, американских, островных племен Океании, находящихся в аналогичных условиях? Почему кибилы Марокко — древняя раса, у которой было достаточно времени для размышлений, а кроме того, достаточно хороших примеров для подражания, — почему они ни разу не пришли к более умной мысли для облегчения своей тяжелой доли, нежели простой морской разбой? Почему на этом архипелаге, который будто специально создан для коммерции, на этих океанских островах, которые так легко сообщаются между собой, почти все плодотворные отношения находятся в руках чужеземцев — китайцев, малайцев и арабов? Почему снижается активность там, где преобладают полутуземные народы и метисы? Дело вот в чем: для того, чтобы предприимчивая нация смогла обосноваться на побережье или на любом острове, требуется нечто большее, чем открытое море, чем богатая почва и даже опыт, привнесенный извне, — необходима какая-то особая способность жителей этого побережья или острова, ибо только она позволит им воспользоваться орудиями труда, находящимися в их распоряжении.
Но я не ограничусь доказательством того, что географическое положение—благоприятное по причине плодородности почвы или, наоборот, ее неплодородности — не определяет социальную значимость народов; я хочу объяснить, что эта значимость совершенно не зависит от окружающих материальных обстоятельств. Приведу пример армян, запертых в своих горах, в тех же самых горах, где из поколения в поколение живут и умирают в состоянии варварства многие другие народы: с незапамятных времен они сформировали достаточно развитую цивилизацию. К тому же их земля не отличается плодородием, а страна, окруженная горами, не имеет выхода к морю.
В аналогичном положении находились евреи, окруженные племенами близкой им языковой группы, причем многие были близки евреям и по крови; они также опередили в развитии всех соседей. Они были воинами, земле дельцами, торговцами и имели сложную структуру правления, в которой монархия, теократия, патриархальная власть родовых вождей и демократическая власть народа в виде собраний и пророков сочетались друг с другом самым причудливым образом; они пережили века процветания и славы и, благодаря продуманной системе миграции, преодолели трудности, связанные с ограниченностью их территории. А что представляла собой эта территория? Нынешние путешественники хорошо знают, ценой каких усилий израильские агрономы поддерживают плодородие почвы. С тех пор, как эта избранная раса покинула свои горы и долины, колодец, из которого пили стада Иакова, занесло песком, виноградником Навота завладела пустыня, а на месте дворца Яхава растет сорняк. А чего добился в этом жалком уголке земли еврейский народ? Я повторяю: народ, талантливый во всем, за что он брался, свободный, сильный, мудрый народ, который до того, как с оружием в руках утратил звание независимого, дал миру столько же врачей, сколько и торговцев.
Даже греки, славные греки, не могли похвастаться благоприятным географическим положением. Большей частью их народы обитали на почти бесплодных землях. Аркадия была облюбована пастухами, а Беотию облюбовали Серее и Триптолем, однако в эллинской истории эти местности играют незаметную роль. Даже богатый Коринф, избранный город Плутона и Венеры Меланийской, стоит где-то на втором месте. Так кто же составил славу Греции? Афины, чья серая пыль покрывала чахлые оливковые рощи в окрестностях города; Афины, которые, будучи торговым центром, продавали статуи и книги, а также Спарта, затерянная в узкой долине, где ее нашла слава.
А теперь обратимся к Риму, т. е. к тому бедному кантону Лациума, на который пал выбор его создателей, на берегу маленькой речки по имени Тибр, впадающей в море в пустынном месте, куда редко заходили финикийские или греческие корабли. Разве благодаря своему географическому положению он стал владыкой мира? И еще: как только мир покорился римскому уставу, властители решили, что для столицы выбрано неудачное место, и вечный город надолго оказался в опале. Первые императоры, обращавшие взоры к Греции, почти постоянно жили там. В Италии Тиберий обосно вался на Капри, в центре своей империи. Его преемники перебрались в Антиохию. Некоторые, озабоченные галльскими проблемами, добрались до Трева. Наконец, императорским декретом у Рима вообще отобрали титул столицы и передали его Милану. И если римляне заставили с уважением и страхом говорить о себе, так это вопреки местоположению того уголка, из которого выходили первые легионы, а не благодаря ему.