Опыты бесприютного неба

В полусне я спустился на «Чернышевской» и сел в вагоне слева. Среди жидкой толпы мигнул и тут же проплыл в самый конец вагона знакомый плащ. Девушка, с которой мы транспортировали до дома подпольного Барышникова, встала и оглядела пассажиров. Объемные, крупные мазки – блики промозглого тоннеля и ламп, треугольники лацканов плаща, локоны, углы лица – рисовали ее, но недолго. Каждая линия протянулась отдельно и словно лилась, заглушая электричество лучей. Остальные люди бестелесно мерцали, но только она – светилась и была. Я знал, что если каждая линия происходит из точки, то эта точка – в середине ее живота. Она – лекало и боль, слава, соль и молоко, хлеб и либидо. Она вначале. Остальное – податливо, послушно бликует в плену. «Владимирская». Следующая…» – раздавалось далеко. На «Технологическом институте» она перешла в поезд на синюю ветку. Даже если бы я не кинулся за ней, я бы все равно ее видел – сквозь грунт и камни, разделяющие тоннели метро. Все эти кости, на которых стоит город, теперь не смогли бы ее спрятать.

Уже на «Горьковской» она поднималась на эскалаторе чуть выше меня. Тогда все остановилось, будто бы моргнуло, на мгновение замерло и снова приняло подобие привычного, вернулось в прежнюю кондицию. Я смотрел вверх, на ее ноги.

– Историю любишь? – вдруг повернувшись, спросила она заинтересованно и холодно и показала на книгу, которую я держал под мышкой.

– Не особо, больше по настоящему прикалываюсь, – не задумываясь ответил я, – а это так, для друга.

У метро меня ждал круглый байкер. Он взял книгу, пролистнул ее и дал мне тысячу рублей.

С девушкой в плаще мы пошли по парку, она снова спросила:

– У тебя все друзья платят деньги, когда ты им даешь книги почитать?

Мы распрощались с ней где-то посередине улицы Съезжинской. Она исчезла в одной из арок.

Примерно здесь и начинается обычная история про то, как мальчик встретил девочку. Там нет ничего интересного, поэтому просто на всякий случай скажу, что я переехал к ней через месяц.

VI

За год здесь я успел поработать почти везде: расклейщиком объявлений, администратором в хостеле, артистом в комнате страха. Я пописывал какие-то умилительные статейки в развлекательный интернет-журнал, делал сценарии для рекламы сгущенки. Мы с Соней часто жили за счет разницы фаз: когда у меня было туго, вывозила коляску она. Иногда у нее с работой было не очень, тогда случались какие-то ништяки у меня.

Когда было совсем туго, журналы не заказывали статьи, а производители сгущенки – рекламу, я выходил зубоносом, вот как сейчас. На Обводном канале располагается зуботехническая лаборатория, которая снабжает искусственными бивнями весь этот великий город. Каждое утро я выхожу из дома в шесть тридцать, доезжаю до Обводного, прохожу по Курской, захожу в нескладное, полуоблупившееся, серое здание, киваю своим коллегам, беру листы с распределениями, две большие сумки с хаотично наложенными туда зубными протезами и отправляюсь в путь. За день я обхожу до тридцати стоматологий. В основном адреса располагаются в спальниках, некоторые – в пригороде: во Всеволожске, в Павловске, в Шушарах. Под конец дня, как правило, разряжается плеер, и это – самое обломное. Усталость и голод еще можно как-то перенести.

Другие зубоносы по большей части – дебелые додики, взрослые мальчики, которые, судя по всему, как пить дать, живут с мамками. Зубы нам выписывает менеджер Настя – девчушка помладше меня. Говорит она всегда со снисходительным наездом и раздражительной агрессией – так говорят с чужими непослушными детьми. Сколько я ни старался, так и не смог за все время переключить Настю в другой регистр коммуникации: не помогают ни шутки, ни комплименты. Несмотря на свой молодой возраст, Настя – это та каноничная русская баба, которая уже заранее проживает тяжелую, несчастную жизнь. Симпатичная даже, но все портит этот взгляд с несколько рассеянной, беспредметной тоской где-то в глубине. Может быть, ей не нравится работать в этом угрюмом здании, не нравится каждый божий день, включая субботу, в семь утра раздавать десятерым взрослым неудачникам сумки с ебаными зубами? В общем, нас она в открытую презирает.