Читаем Опыты по эстетике классических эпох. [Статьи и эссе] полностью

                 Г а м л е тБыть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно льОбидчицы судьбы иль лучше встретитьС оружьем море бед и положитьКонец волненьям? Умереть. Забыться.И все. И знать, что этот сон - пределСердечных мук и тысячи лишений,Присущих телу. Это ли не цельЖеланная? Скончаться. Сном забыться.Уснуть. И видеть сны? Вот и ответ.Какие сны в том смертном сне приснятся,Когда покров земного чувства снят?Вот объясненье. Вот что удлиняетНесчастьям нашим жизнь на столько лет.А то кто снес бы униженья века,Позор гоненья, выходки глупца,Отринутую страсть, молчанье права,Надменность власть имущих и судьбуБольших заслуг перед судом ничтожеств,Когда так просто сводит все концыУдар кинжала? Кто бы согласилсяКряхтя под ношей жизненной плестись,Когда бы неизвестность после смерти,Боязнь страны, откуда ни одинНе возвращался, не склоняла волиМириться лучше со знакомым злом,Чем бегством к незнакомому стремиться.Так всех нас в трусов превращает мысль.Так блекнет цвет решимости природнойПри тусклом свете бледного ума,И замыслы с размахом и починомМеняют путь и терпят неуспехУ самой цели. Между тем довольно! -Офелия! О, радость! ПомяниМои грехи в своих молитвах, нимфа.

Здесь весь Гамлет, высокое поэтическое создание, сотканное из чувств и мыслей поэта, высказанных в сонетах; здесь весь человек, каким он предстает уже у древних трагиков. В высокой сфере мысли, где витал до сих пор дух принца, он и Офелию встречает, как прежде, но в предчувствии своей судьбы тут же прощается.

Далее следует между ними диалог, решающий в их взаимоотношениях и судьбе. Перелом в умонастроении принца коснулся и его чувств к девушке, которую он любил, судя по его письму к ней и заявлению позже, у ее могилы, как сорок тысяч братьев не могли ее любить, что говорит об его состоянии на грани безумия, без всякой нарочитой игры, и это Офелия безошибочно чувствует, к ее несчастью.

           О ф е л и яКакого обаянья ум погиб!Соединенье знанья, красноречьяИ доблести, наш праздник, цвет надежд,Законодатель вкусов и приличий,Их зеркало... все вдребезги. Все, все...А я? Кто я, беднейшая из женщин,С недавним медом клятв его в душе,Теперь, когда могучий этот разум,Как колокол надбитый, дребежит,А юношеский облик бесподобныйИзборожден безумьем. Боже мой!Что видела! Что вижу пред собой!

И Офелия впадает в безумие, которым поразил ее Гамлет, сам безумный или играя безумного уж слишком искусно: он не просто обманул ее со своими уверениями, что для девушки уже потрясение, хуже, сошел с ума, - как это вынести? Смерть отца не повод, а лишь дополнительная капля в ее беде. Ее безумие, ее смерть - все исполнено поэзии, а трагическая развязка с трупами уже ничего не добавляет. Трагедия у Шекспира перерастает в мировую драму, во всеобъемлющую поэтическую форму, заключающую в себе жизнь человека и человечества во всех ее проявлениях.

В принципе, Гамлет как персонаж трагедии с сюжетом из средневековой повести не столь привлекателен, уж конечно, никакая не гениальная личность, как увлекаются им исследователи, никаких деяний он не совершил, кроме мести, но это скорее в виде самозащиты, да ценою жизни, а его поведение с любимой девушкой, по сути, ничем не оправданно, кроме как самодурством принца, будущего короля, здесь первопричина несчастья Офелии.

Гамлет привлекателен не как характер с его нерешительностью, не как душа, замкнувшаяся в своих горестях, и рефлексией, а ореолом света и поэзии, как и Офелия, чем наделил их Уилл с его гениальным даром. В нем все дело.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза