Оракулы перекрестков

Пройдясь по комнате взад-вперед, Бен остановился перед своим столом. В душе он глубоко ненавидел любые проявления беспорядка, наверное, именно поэтому на его рабочем месте всегда царил бардак. Сокрушенно вздохнув, Бенджамиль кое-как собрал в стопку интерактивные пластинки официальных предписаний и, не разглядывая, сгреб в выдвижной бокс информационные капсулы.

Наведя таким образом относительный порядок, молодой человек присел на край стола и принялся вспоминать альпинистов. Когда-то отец, покой его праху, оставил Бенджамилю отличную коллекцию древних двумерных фильмов. Теперь подборка старых импульсных дисков стоила немалых денег, но Бен ценил ее не только как коллекционный экспонат, ему действительно нравились старые фильмы. Постепенно он перевел почти все записи в формат би-4 и время от времени пересматривал то один, то другой. Имелась среди любимых видеоисторий парочка про скалолазов и горные восхождения. Так что, как выглядят и что делают альпинисты, Мэй знал досконально.

— Ти-ли-ли, — пропели часы в клипсе наушного телефона, — три-ри-ти, пора идти.

— Очень любезно с вашей стороны. Спасибо, что напомнили, — пробормотал Бенджамиль, поднимаясь со стола.

Он подошел к двери, пригладил жесткие, обесцвеченные пергидролем волосы и осторожно выглянул в коридор. Ни души! Только за углом в отдалении певуче гудит пылесос уборщика. Полсотни шагов по абсолютно пустому коридору, лифтовый холл и абсолютно пустая кабина с зеркальными стенами. Тысяча экспонатов дактилоскопического музея на темном стекле панели с номерами этажей. Бен нажал на восьмой, и лифт плавно пошел вверх. Какое все-таки удовольствие ехать в лифте, который движется плавно и поступательно, а не дергается, как паралитик, останавливаясь через каждые три секунды.

На восьмом этаже Бен покинул раковину кабины, тихо сомкнувшую створки за его спиной, вышел в центральный коридор и, ловко ухватившись за бегущий поручень, шагнул на узкую полосу абсолютно пустого слипвея.

Бен скользил мимо закрытых дверей рабочих комнат, мимо светильников, мимо указателей на станах, и голова его с каждым поворотом становилась все легче и беззаботнее, теряя на ходу служебные мысли и заботы. Перед табельной машиной поручень замедлил бег, и Бенджамиль шагнул на незыблемую пластиковую твердь пола.

Возле самого турникета за идеально гладким и пустым столом сидел менеджер контроля за табелем мастер Краус, длинный, надменный евроид с мутными глазками и глубокой залысиной на лбу. Бену нравилось считать, что мастер Краус сидит за своим столом день-деньской, не отлучаясь ни на обед, ни даже по нужде, для пущей надежности привинченный к жесткому сиденью огромным ржавым болтом. Однако фантазии Бена нисколько не мешали желчному, вечно чем-нибудь недовольному менеджеру занимать довольно высокую должность, неустанно гордиться чистотой своего евроидного происхождения и при каждом удобном случае делать Мэю выговоры и замечания. Надо отдать должное, память у этого в общем-то глуповатого субъекта была просто феноменальная. Бен отвечал Краусу взаимной любовью и поэтому старался, проходя мимо табельщика, приветливо улыбаться от уха до уха.

— Мистер Мэй, если не ошибаюсь, — проговорил Краус, собирая губы в куриную гузку, — вы опять нарушаете рабочий график?

Бенджамиль вставил правый мизинец в гнездо сканера.

— Вы задержались аж… — Краус взглянул на часы, — на пятнадцать минут. Служебное время закончилось полчаса назад. Чтобы подняться сюда с самых нижних этажей достаточно…

— Но ведь я ухожу не раньше, а как раз наоборот, — попытался оправдываться Мэй.

— …достаточно пятнадцати минут! — продолжал Краус, возвышая голос. — Сударь! Только потому, что вы нарушаете график рабочего времени в сторону увеличения, я пока не ставлю в известность ваше начальство. Но помните, мое терпение не безгранично! Приятных выходных, мистер Мэй!

— И вам того же, мастер, — сказал Бен сквозь зубы.

Он во всех красках представил, как лысина табельного менеджера покрывается нежными бледно-голубыми цветочками, и ему стало легче.

Свежий ветерок остудил горевшие щеки. Бен сощурился на ослепительное, совершенно безоблачное небо и наконец почувствовал, что неделя позади и что впереди выходные. Задрав голову, он оглянулся на циклопическую громадину мегаскреба, многотонной чертой делившую его жизнь на две неравные части, и, засунув руки в карманы светлого френча, зашагал к станции тубвея.

Четырехполосная пешеходная эстакада, по которой шел Мэй, располагалась в тридцати метрах над землей. Подойдя к ажурному решетчатому ограждению, можно было разглядеть внизу еще одну эстакаду, а под ней улицу с движущимися электромобилями. За последние пятьдесят лет высокий транспортный налог сократил число частных мобилей почти в восемь раз, но здесь, в деловом поясе, движение было довольно оживленным.