Оранжерея

– Они не могут просто так исчезнуть, не оставив следов, верно? – замечает А1, наш терпеливый гонец, поддерживающий связь исследовательского штаба с группой быстрого реагирования и отделом интерпретации полученных инструкций. На нем – обязанность по толкованию заявлений нашего руководства, подчас напоминающих изречения оракула. – Так что есть еще много счетов, по которым этим ребятам предстоит уплатить.

– Но теперь гораздо проще, чем раньше, миновать капканы, – смиренно замечает Санни. – Когда Насущная Республика была единым целым, отслеживание и установление личности не составляло труда. Но теперь мы имеем дело с россыпью самодостаточных автономий. Некоторые из них больше не могут общаться друг с другом – принятые у них стандарты загрузки несовместимы с внешними сетями. Велика вероятность, что в будущем количество несовместимых политий вырастет и их не удастся унифицировать.

Суть в том, что Насущная Республика, оправдывая свое название, обеспечивала два неукоснительных всеобщих стандарта, фундаментальных для любой цивилизации в эпоху после Техноускорения: время и аутентификацию. Без времени нельзя удостовериться, что один финансовый инструмент не используется одновременно в двух разных местах. А без аутентификации нельзя быть уверенным, что человек в теле икс – владелец личности икс, а не узурпатор игрек, который украл копию тела человека икс. До эры космических полетов время не было проблемой, поскольку часовые пояса тогда зависели не от сетевых подключений, а от географии. В то время было еще легко выслеживать людей: они не могли запросто изменить облик, пол, возраст или что-либо еще по своему желанию. Но начиная с фазы Техноускорения предотвращение кражи личных данных стало одной из главных задач правительства – всех правительств. И дело не только в предотвращении худшего преступления, которое может быть совершено по отношению к человеку. Нет, без единой меры времени и четкого удостоверения личности уже не работают даже такие бытовые вещи, как денежное обращение и уголовное преследование.

Теперь, когда Насущная Республика распалась, далеко не все крошечные сущности-преемники связаны с общими временны́ми рамками, а разница во времени облегчает уход в подполье. Если эмигранту, перешедшему из сообщества А в сообщество Б, не повезло, может случиться так, что, прибыв в Б, он будет иметь в своем теле другую личность, даже если все маркеры идентичности за ним номинально сохранились. Если межсетевые экраны А-ворот не доверяют друг другу безоговорочно, это огромная проблема.

– Нас особенно беспокоят вернувшиеся предатели, – продолжает Санни, – отнюдь не те люди, которые просто хотят спрятаться. Большинство из них будут вести себя сдержанно и создадут новую личность. Им сотрут воспоминания о войне, чтобы дать построить новую жизнь. Но многие закоренелые преступники поймут – ого, уже завтра можно стать кем угодно! И тут мы сталкиваемся с дилеммой, потому что должны спросить себя: есть ли смысл преследовать бывшего сотрудника, если он даже не помнит, что сделал не так? По моему мнению, лучшее, что мы можем сделать с отдельными дезертирами, – оставить все, как есть. Другой вопрос касается организованных преступных группировок, потому что они взаправду могут создать нам изрядную головную боль. Если продолжат работать сообща и будут хранить свои воспоминания, что им помешает попытаться ввести Короля в Желтом в повторный оборот? Некоторых мы можем поймать на анализе сетевого трафика, но что, если они где-то установят ремиксер идентичности? Заполучив под контроль хоть один брандмауэр, они будут способны провернуть любой грязный трюк…

– …именно поэтому мы должны чутко отслеживать такие вещи, – заканчивает мысль А1. Я смотрю на него и заставляю себя подождать пару секунд, прежде чем открыть рот: А1 не всегда быстро соображает.

– То, о чем вы говорите, справедливо для любой современной формации. И мы еще не везде консолидировали власть, лишь разладили координационный механизм Короля в Желтом в подсетях, с которыми есть прямая связь. Если мы собираемся навести порядок, нам нужно пойти дальше.

– Ну и что? – А1 переводит свой модем в «режим веселости», хотя у него есть губы, которыми он может улыбнуться. – Это дело небыстрое. Вероятно, стоит задуматься, что вы будете делать с этими преступниками, когда всех их переловите?

14. Больница

Во рту – пустыня, на языке – гадкий привкус, и вдобавок ко всему у меня эрекция. Я облизываю губы: они сухие как у мумии. С эрекцией я погорячилась, к слову, у меня ведь даже члена сейчас нет. Но в памяти – очередной провал. Тяжелый случай. Осознав это, я резко открываю глаза.

Я лежу на жестких, накрахмаленных белых простынях, лицом к одноцветной стене со странными выемками. Бледно-зеленые шторы висят вокруг кровати. Кто-то одел меня в странную фетишистскую робу с разрезом на спине. Она тоже зеленого цвета.