Оранжерея

Чтобы преодолеть эту профессиональную паранойю, нужны талант, смекалка и нестандартное мышление. И если Фиоре, епископ Юрдон и их приятели имеют слабое место, то это верность духу эксперимента. Они не станут прибегать к современным, но устаревшим методам мониторинга, когда достаточно неинвазивных методов, доступных на местном уровне развития. Таким образом, они не будут использовать информационные метаструктуры, доступные через модем, там, где можно обойтись бумажными документами и их администрированием. Или то, что доверяется бумаге, настолько секретно, что они не станут доверять компьютерным системам из-за страха быть взломанными.

Их сверхзащищенный репозиторий в библиотеке – простая комната, где стоят стеллажи, забитые папками с бумажками. Без окон и с дверью на обычном замке. А что еще нужно? Они заперли нас в оранжерее, в сети анонимных секторов орбитальной среды обитания под всепроникающим наблюдением, в неизведанных антресолях межзвездного пространства, соединенных Т-воротами, которые владельцы могут включать и выключать по желанию. Ворота дальнего следования, доступные извне, тоже под строгим контролем.

И это еще не всё. Кажется, больницей руководит мятежный хирург-храмовник. Это снимает вопрос об охранной сигнализации.

Постучав в дверь и передав Фиоре его кофе, я возвращаюсь в справочный отдел и провожу несколько минут, листая энциклопедию, чтобы скоротать время. Древние имели весьма странные представления о нейроанатомии и особенно о пластичности развития. Думаю, это объясняет некоторые их представления о гендерной сегрегации.

Так получилось, что мне не пришлось долго ждать. Епископ врывается в кабинет, затравленно оглядывается.

– Э-гх-м… где у вас тут уборная? – требовательно спрашивает он, с тревогой вертя головой по сторонам. Его лоб влажно сияет в свете люминесцентных ламп.

– Конечно. Через общую комнату во-о-от туда. – Я неторопливо вышагиваю по комнате персонала.

Фиоре короткими шажками следует за мной, тяжело дыша.

– Нельзя ли побыстрее? – ворчит он. Я отхожу в сторону и жестом указываю ему на нужную дверь. – Спасибо, – добавляет он. Через мгновение я слышу, как он там возится с засовом, затем под его внушительной тушей жалобно скрипит сиденье унитаза.

Превосходно. Если повезет, он будет заниматься своими делами до того, как начнет искать туалетную бумагу. Которой нет, потому что я ее надежно спрятала.

Я возвращаюсь к двери в хранилище документов ограниченного доступа. Фиоре оставил свой ключ в замке, а дверь приоткрыта. О-хо-хо. Я достаю брусок мыла, острый нож и пачку туалетной бумаги, которую оставила в сумке на нижней полке тележки. Какая досадная оплошность!

Придерживаю дверь, чтобы она не захлопнулась, вытаскиваю ключ и вдавливаю его в брусок мыла с обеих сторон, стараясь получить четкий отпечаток. Это занимает всего несколько секунд, затем я использую часть бумаги, чтобы вытереть ключ и завернуть брусок, который снова прячу в сумке. Ключ – обычный металлический инструмент. Хотя есть вероятность, что в него встроено устройство слежения на случай потери, он не потерялся – сдвинулся едва ли на десять сантиметров, пока Фиоре облегчался. И я совершенно уверена, что в нем нет никаких криптографических датчиков проверки подлинности – если так, зачем маскироваться под старомодный ключ от врезного замка? Механические врезные замки удивительно надежны, когда нужна защита от злоумышленников, которые привыкли иметь дело с программируемыми замками. Если и существует место, не находящееся под визуальным наблюдением, это хранилище документов Фиоре с высокой степенью защиты – в те моменты, когда он внутри. Вот цепочка предположений, на которую я поставила свою жизнь.

Я убеждаюсь, что моя сумка хорошо спрятана на дне тележки, прежде чем медленно идти обратно в комнату персонала. И я жду целую минуту, прежде чем позволяю себе услышать, как Фиоре жалобно блеет, прося туалетную бумагу.

Без Яны, как объекта для оттачивания моего остроумия, остаток дня протекает медленно. Фиоре уходит через час, бормоча себе под нос и жалуясь на желудок. Я переношу брусок мыла в дребезжащий маленький холодильник в комнате персонала, где мы храним молоко. Не хочу рисковать тем, что он растает или деформируется.

Вечером я все закрываю и иду домой на взводе. Пот приклеивает ткань блузки к спине. Это так глупо с моей стороны – знаю. Навлекать на себя разоблачение, ставить жизнь под угрозу. Но если я продолжу бездействовать, то, что произойдет со мной в долгосрочной перспективе, будет хуже, чем все, что мне устроят, если поймают с книгой, украденной из библиотечного фонда, и слепком ключа в бруске мыла. Не мне одной придется несладко. Яна знает о Короле в Желтом и боится слежки. Я не в курсе, почему и откуда, но это зловещий знак. Кто она?