Оранжевая комната

– Ну, начинай, девонька, свою историю жизни, – распорядилась Тамара. – Не нарушай наших традиций.

На самом деле никаких традиций в нашей палате не было, рассказывать о себе или нет – каждая из нас решала сама, но любопытству Тамары противостоять было трудно.

Надежда мельком глянула на себя в зеркало и пригладила рассыпанные по лбу мелкие кудряшки. Потом лениво обернулась и вяло сказала:

– У меня есть дочь, 31 год, сын – 25 лет, муж и любовник.

– Как по ГОСТу, – вмешалась я.

– А не стыдно в таком возрасте от мужа бегать? – Возмутилась Тамара.

– Да я с мужем не живу, – голос Надежды дрогнул смятением. – Мы с ним, как близкие родственники. Он живет на даче, а я – в московской квартире. Ничего плохого про него сказать не могу.

– А почему же тогда живете порознь?

Надежда нахмурилась, было видно, что разговоры о муже ее не радовали, но в женском коллективе без этого не обойтись, и она откликнулась на призыв соседки. Говорила тихо и равнодушно, задумывалась над каждой фразой, будто писала домашнее сочинение на скучную тему.

– Да разве это муж? Даже лампочку ввернуть не может. Да что там лампочка? Я сама сверлить научилась. Хотите, вас научу. Сначала дырку делаешь, потом дюбель вставляешь, а в него шуруп вкручиваешь. Но дело не в этом, секс ему не нужен, говорит, да хватит уже, все известно, что будет. Поест, поцелует в лобик и спать. Вот и пришлось искать любовника.

Здесь Надежда оживилась, голос стал тоньше и громче, глаза заблестели, а руки нырнули в волосы и взбили прическу.

– Ишь, еще в такие годы любовника нашла, – проворчала Тамара и шумно отвернулась к стенке.

Надежда будто не обратила внимания, продолжала говорить, но уже веселее и с удовольствием.

– Перебрала все варианты, у всех семьи, разводиться никто не собирается. Решила: тоже не буду разводиться. Как подумаю, сколько имущества нажили за 30 лет, становится страшно: как это все можно поделить? Вот и нашла такого, кому мой развод не нужен – женатого, и старше на 15 лет.

– А муж знает, что у вас любовник есть? – Спрашиваю.

– Конечно. Но ничего не говорит. Я, конечно, открыто не встречаюсь, но и конспирацию особо не соблюдаю. Как то увидел меня с ним, так даже не спросил, кто это. Сказал, предупреждай, если дома ночевать не будешь.

– Значит, любит! – Прокомментировала Тамара.

– Да, – задумчиво сказала Надежда.

Потом вдруг засуетилась, зашарила руками по сумке, встряхнула подушку.

– Дай мне позвонить, – дернула она меня. – Телефон забыла, я не надолго, минуты на две.

Вернулась она не скоро, вернула трубку и с вызовом сказала:

– У тебя там деньги закончились. Но ничего ведь, да?

На счете – действительно – ничего. Мне казалось, что в этом случае хотя бы извиняются.

Потом вышла из палаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Будто боялась, что я потребую от нее оплаты за разговор. Я подошла к окну: оттуда было видно, как Надежда усаживается в припаркованный у ворот клиники Лексус, и резко трогает с места.

– К любовнику, видать, – проворчала Тамара. – Ишь, как вспорхнула голубка, а еще на сердце жалуется.

8

Режим в клинике был свободный: после обеда разрешалось выходить за территорию. Главное, чтобы к восьми вечера все были на месте – в это время приходила дежурная медсестра и всех считала по головам. Нас это ограничение свободы не пугало, потому что пользовались ею в малых дозах – выходили погулять по городу или пройтись по магазинам, да и то – не каждый день, и возвращались самое позднее – к ужину, к 19.00. Надежда уходила после обеда и возвращалась в начале девятого. Запыхавшись, вбегала в палату и, озираясь, вскрикивала:

– Ой, а кефир уже давали? – Это она про напиток, который мы получали в восемь вечера, перед сном.

Если ответ был положительный: да, давали, и она понимала, что свою порцию пропустила, Надежда расстраивалась: глаза ее становились печальными, а движения медленными. Иногда она тихо, под нос себе бурчала:

– Что ж такое? Неужели жалко кефира? На пять минут опоздала и все.

Когда она это повторила на третий безкефирный для нее вечер, я не выдержала:

– А вы не пробовали в магазине его покупать? Рублей 40 стоит, не больше, и целый литр.

Надежда сделала круглые глаза, отшатнулась от меня, как от привидения и после длинной паузы сказала:

– Так это же в магазине.

Вид у нее был, как у туриста за границей: слышу, но не понимаю – напряженное лицо и рассеянный взгляд.