Оранжевая смута

Что если мне собрать всех моих заместителей, всех министров и попытаться пересказать этот анекдот? Попытаюсь. И телевидение приглашу».

Тут вошел ее первый помощник Обжорко с улыбкой до ушей.

– Что, мил дружок, скажешь? – спросила Юлия.

– Только что был в толпе, среди стариков и старух. Знаете, что они говорят?

– Что? Говори, не тяни резину.

– Потерпим, – говорят старухи. – Скоро нас примут у Евросоюз, а там коммунизьма – всего полно: бери – не хочу. Нам не только Виктор Писоевич обещает, но и Юлечка, наша золотая девочка. Вот о чем они говорят. В народе, который привык еще с советских времен потуже затягивать ремень в надежде, что если не мы, то наши дети дождутся светлого будущего, и сейчас никаких протестов не может возникнуть. А вот восторгам нет конца, и, возможно, еще долгое время восторг… по поводу оранжевой революции не покинет наш народ.

– Да из наших дорогих граждан можно вить веревки, это правда. Жаль, что у меня нет рабочей одежды, а то я бы тоже под видом простой крестьянки прошлась по магазинам да по улицам, чтобы подслушать, что говорят люди.

– Вам нельзя: вас все равно узнают. Таких ярких глаз, такой классически светящейся улыбки ни у кого нет в целом нашем государстве, – произнес помощник нараспев.

– В государстве мало. Во всей Европе, так надо говорить. Но все равно, спасибо и на этом, как говорится. Прихвати моего второго помощника и дуйте в народ, изучайте настроение масс. Ведь может так получиться, что все за меня, абсолютно все. А тогда мы потесним Виктора Писоевича и его кума Петруху. Немедля возвращайтесь с данными и тут же, без промедления, ко мне на доклад.

Действительно, массы, помня майдан, продолжали пребывать в восторге и считали двух китов, то есть Виктора Писоевич и Юлию Феликсовну, стоящих у руля, идеальными, истинно народными представителями.

– Продухты подорожали, но и пензию повысили в два раза, а что касается подорожания бензина, то это даже правильно: богатых надо доить так же, как они нас, простых людей, доят. Наша Юлечка знает, что делает, – утешали друг друга старики.

Кризис между тем рос как на дрожжах, и это сказалось на продуктах питания, постепенно исчезающих с прилавков магазинов. А затем, если все же и появлялись, то уже по ценам, превышающим в два-три раза прежние. Юлия, как бы не замечая этих провалов, двигалась дальше, вперед, как она уверяла перед телекамерами, ко всеобщему благополучию.

Надо отобрать заводы, продать их по новой, более высокой цене и обогатить казну государства, поднять еще выше гривну по отношению к доллару, а то, что пострадают вкладчики, которые содержат свои накопления в долларах, – наплевать, им и положено пострадать за интересы государства и благополучие других людей. А приватизированные украинскими и зарубежными бизнесменами заводы – отобрать и продать заново по более высоким ценам. Здесь можно выиграть миллиарды.

Начались налеты молодчиков Залупценко в масках на заводские конторы. Это вызвало волну возмущения и удивления как в Украине, так и в Западной Европе. Жульнические замашки железной леди и ее патрона Вопиющенко никак не способствовали привлечению инвестиций богатых мужей из-за рубежа. Приток капитала в страну прекратился.

«Черт с ними, с инвестициями, – думала Юлия в тишине кабинета около десяти вечера, когда все ее сотрудники разошлись по домам, – мне надо укусить зятя Кучумы Пинчука, совладельца «Криворожстали». Укус должен быть болезненный, змеиный, так, чтоб и этому старику, бывшему моему мучителю, долго не спалось. За какие грехи он держал меня за решеткой несколько месяцев, что я ему такого сделала? Я бы его теперь посадила в сырую яму с решетками на окнах, да Витя не разрешает, видать, у него была тайная договоренность с Кучумой во время развертывания оранжевой революции. Не зря же Кучума никаких решительных шагов не предпринимал. Правда, все силовые министры были куплены нами и не повели бы свои отряды на усмирение майдана. А Пинчук, зять Кучумы, должен лишиться лакомого куска. Я буду не я, если этого не произойдет».

Тут раздался короткий звонок по прямому проводу. Никак лидер нации звонит? Юлия схватила трубку.

– Юлия Феликсовна, несравненная наша, я знаю, что вы еще не спите, думаете о благе народа, и я не сплю: думаю о законности в государстве. Это говорит Пискуляко, Юлия Феликсовна, прошу любить и жаловать.

– Вы в молодости не сочиняли стихи?

– Я и сейчас сочиняю, хотите, прочту?

Юлия, вы единственная из жен,
Кто уважает и соблюдает закон,
И всяким там Ахметам и Пинчукам
Бесстрашно лупите по мозгам.

– Насчет художественных достоинств судить не берусь, а что касается содержания, последовательности в изображении – точно, как у Пушкина. Ну и Пискуляко! Вот уж не думала, что вы на такое способны.