Оранжевая смута

– Прошу, господа! Юлия Феликсовна готова встретиться с вами.

Просители робко загудели, но один из них, самый высокий и самый толстый, приложил палец к губам, что означало: ни звука больше.

Юлия сидела во главе огромного правительственного стола овальной формы, ничем не покрытого, ничем не украшенного, с одним графинчиком, в котором сиротливо торчали три увядшие гвоздики.

– Садитесь, кормильцы наши. Кто где хочет, там и усаживайтесь. Ковры у нас здесь новенькие, персидские, и прилечь можно, только чур не засыпать. Я, если вы не знаете, днюю и ночую здесь. Плохо сплю, отягощенная заботой о собственном народе, в том числе и о вас, кормильцы наши. Так и передайте своим крестьянам: Юлия Феликсовна думает об их судьбе. Цены на основные продукты питания растут не по дням, а по часам, и, кажется, вы имеете к этому негативному явлению непосредственное отношение. В чем дело, господа, бывшие колхозные председатели? Или вы не любите свой народ, или вы так плохо работаете, что не можете накормить граждан своей страны, недавно обретшей независимость от нашего северного соседа? Говорите честно, как на духу, иначе Залупценко займется вами. Он мне только что звонил и спрашивал: прислать ли крепышей в масках, у которых болтаются на боку не только дубинки, но и наручники, а я говорю: погоди, народный комиссар МВД. Как видите, я на вашей стороне. Думаю, вы это оцените по достоинству. Мне лично ничего от вас не нужно, кроме одного: понизьте цены на свою продукцию в два-три раза. Пусть килограмм свинины, телятины, баранины, курятины стоит не больше десяти-одиннадцати гривен. Это и будет доказательством того, что наша встреча прошла в духе взаимопонимания, на благо нашего многострадального народа. Надо думать о народе, которому место в Евросоюзе. Есть вопросы?

Жокорян поднял руку.

– Говорите. Можно сидя, – произнесла Юлия, впиваясь в смельчака глазами с целью парализовать его волю. Но Жокорян, как бывший кавказец, нисколько не растерялся. Он как бы забыл, где находится, и пронзительный взгляд Жанны д'Арк, казалось, не смутил его.

– Многоуважаемая госпожа Болтушенко! Мы можем снизить цены на мясо и продержаться не более недели, в крайнем случае двух, пока окончательно не разоримся. А потом, оставшись в драных штанах, пойдем искать работу. Если окажете нам содействие в устройстве на должность заведующего баней…

– Товарищ Жокорян, говорите от себя, а не занимайтесь обобщением. На каком основании вы говорите: мы, нас?.. Учитесь у своего премьера…

– Выдающегося премьера, – добавил поэт Турко-Чурко.

– Так вот, учитесь у премьера. Премьер всегда говорит: я. Я поведу Украину в Евросоюз, я сделаю всех граждан самыми счастливыми на земле, я займу кресло президента, когда Виктор Писоевич отслужит свой срок. А кто из вас не хочет брать на себя ответственность, назовите мне свой точный адрес, и завтра же представители Залупценко окажут вам честь своим посещением. Нужна ревизия, а у него ревизоров предостаточно.

– Пусть приезжают, я никого не убил, ничего не украл, миллионов долларов у меня нет ни в одном заграничном банке. Действуйте, госпожа Болтушенко! – смело высказал свою мысль Жокорян.

– Кто еще настолько смел, поднимитесь и говорите все, что думаете. Я хоть и женщина, но нервы у меня крепкие, все выдержу. Я везде пролезу, если захочу. Я буду первая в Евросоюзе, а вас туда не возьмут вообще. А вы, Жокорян, начитались «Витязя в тигровой шкуре» и теперь нам лирику тут толкаете. А вы Шевченко штудируйте, коль обосновались на Украине.

В кабинете воцарилась мертвая тишина.

– Если бы вы были рыцарями, – продолжала Юлия, – а не Гобсеками, вы уважили бы просьбу женщины. Причем эта просьба не личного плана, это касается нашего общества в целом. Мы на майдане обещали своим сторонникам сладкую жизнь, но… чего мы добились, скажите? Лидер нации не спит ночами, и я как премьер тоже не могу заснуть: все о народе думаю.

Все поставщики мясной продукции медленно склонили головы в знак согласия. Юлия долго смотрела на всех и каждого в отдельности, а потом захлопала в ладоши и сказала всем понравившуюся фразу:

– Все свободны. Да будет с вами Бог. Я вижу, вы согласны и теперь каждая сосиска будет стоить одиннадцать гривен.

– Килограмм сосисок, – добавил Турко-Чурко.

– Ах, да, я ошиблась, килограмм, вы слышите, господа? Килограмм. Это все от бессонной ночи.

– Я об этом напишу стихи, – сказал поэт Турко-Чурко.

– Пиши, Саша, пиши. Я люблю стихи. Надо заставить и мясников читать стихи и… и… надо заставить посетителей носить с собой сменную обувь, гляди, как ковер испачкали, – произнесла Юля, грустно улыбаясь.

Выйдя на улицу, поставщики колбасных изделий и всякой другой мясной продукции стали чесать затылки и задавать друг другу один и тот же вопрос: как быть, с чего начинать?

– Я начну капитальный ремонт трех цехов мясокомбината, – сказал Жокорян.

– А я двух цехов, – прошептал Сарделько, прикладывая палец к губам.

С горя кто-то решил произнести малозначащую фразу:

– Айда в ресторан, ребята.

– Айда! Почему бы нет?