Оранжевое вино

– Это всех вас надо изолировать! – сверкнула глазами Лолита и резко встала: – Пойдем, бабушка.

– Останетесь голодными, – неловко пошутил Золотарев.

– Мне вчера утром пригнали машину, – парировала Лолита. – Я взяла ее аренду. Найдем, где позавтракать, а заодно пообедать и поужинать.

Вот так и получилось, что сразу после завтрака постояльцы разъехались. Лолита увезла бабушку за покупками, Золотарев пригласил Инну на экскурсию в Цинандали. Резо, который так и вился возле Аллы, предложил подругам прогулку в горы. Дамы не возражали. Что касается Саши с его девушкой, то, как оказалось, они не проспали, а позавтракали первыми и сразу уехали исследовать окрестности.

В шато остались только немцы, но Инна вовсе не была уверена, что и они куда-нибудь не уедут.

– Я ведь ее узнала, – вырвалось у Инны, когда Золотарев попытался прокомментировать утреннюю речь Тамары.

Они сидели на скамейке под огромным дубом, страшно даже было подумать, сколько ему лет! В его тени любые проблемы казались пустяковыми, столько и стольких уже видел этот дуб и столько слышал! И вот ему предстояло услышать еще одно откровение. Это Инна поняла по лицу Золотарева.

– Ты разве не впервые в Грузии? – притворно удивился Игорь.

– Не прикидывайся. Ты тоже ее узнал. Хотя она лет десять, как исчезла со сцены. А ведь была звездой, – вздохнула Инна. – Такие лица не забывают. Правда, когда Тамара прикидывалась грузинкой и носила черный балахон, идентифицировать ее было затруднительно. Но белое платье ее омолодило. И прическу она сделала, как в былые годы. Она вчера явилась на вечер, как звезда. Сняла свою маску. А теперь ты мне объясни, что происходит?

– Видимо, придется, – Золотарев устало прикрыл глаза. И медленно, явно подбирая слова, заговорил: – Это давняя история. К которой я вроде бы не имею отношения, поскольку не был тогда в Москве, но Агриппина Викентьевна отчего-то считает меня предателем. – Он вздохнул. – Все дело в моем друге детства, ее единственном сыне. Мы оба были мальчики-мажоры, как тогда называли золотую молодежь, деток элиты. Мы родились в Москве, в самом ее сердце, мой дед работал в торгпредстве, отец был директором гастронома, а родители Стара были профессорами престижного московского вуза, дед академиком, лауреатом Сталинской премии.

– Как ты сказал? Стара? – удивилась Инна.

– У него было редчайшее имя: Аристарх. Старомодное. Мама постаралась. В их роду у всех имена заковыристые. Она вот Агриппина Викентьевна, а единственного сына назвала Аристархом. Аристарх Юнисович Ригер. Хотя сам он предпочитал, чтобы его называли Аристархом Юрьевичем, особенно студенты. Потому что они все время оговаривались. А уж когда мы были маленькими, как только Стара не дразнили! Вернее, пытались дразнить. Он был из тех редких «ботаников», помешанных на гармоничном развитии личности, которые успешно сочетают ночные бдения в читальном зале и дневные тренировки. Стар занимался каратэ, это было тогда безумно модно. Фильм «Пираты двадцатого века», небось, помнишь? – Инна кивнула. – Еще «Не бойся, я с тобой». А у Стара для каратэ были хорошие данные, хотя он и не собирался становиться профессиональным спортсменом. Просто он всю жизнь, с самого детства, стремился быть в тренде. Такой уж был человек. Каратэ он потом поменял на большой теннис, а его на серфинг…

– Я уже поняла, что твой друг был выдающейся личностью, – перебила Инна. – Но какое отношение это имеет к смерти Зубаридзе?

– Самое прямое. Не сбивай меня, я сам собьюсь, потому что волнуюсь. Как-никак, десять лет прошло, я уж думал, что тема похоронена. Поэтому продолжаю с того, на чем ты меня прервала. Здесь важна любая мелочь… Так вот… – Он нахмурился, подбирая слова. – Согласись, такое имя, как Аристарх, надо было во что-то сократить. И поскольку он был лучшим из лучших, то иначе как Стар его называть не могли, – с иронией сказал Золотарев. – Стар. Звезда. Мы, мажоры, болтали на английском и французском так же легко, как и по-русски. А Стар владел еще и латынью. Он хоть и был снобом, но тщательно это скрывал. В юности Ригер наломал дров, кичась тем, что он коренной москвич, внук академика, белая кость. Но быстро понял, что с быдлом надо быть поаккуратнее, когда у этого быдла власть и деньги.

– А почему был? – осторожно спросила Инна. Она почувствовала, что Золотарев до сих пор ревнует к славе и талантам своего друга детства.

– В том-то и штука. Он умер десять лет назад, – резко сказал Золотарев. – При обстоятельствах, которые иначе как трагической случайностью не назовешь. Но при ближайшем рассмотрении это не такая уж и случайность.

– Расскажи, – попросила Инна.

– Теперь придется. Мы с Ригерами были соседями. Жили в одном подъезде, я на пятом этаже, Стар на десятом. Гуляли с нянями в одном дворе, потом пошли в одну школу для детей московской элиты. И моя и его судьба с раннего детства была предопределена. Нам завидовали, все хотели с нами дружить. Внук академика и внук торгпреда, – усмехнулся Золотарев. – Мажоры! Кто ж знал, что Советский Союз развалится?

– По-моему, ты и сейчас неплохо устроился, – не удержалась Инна.