Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Не подлежит сомнению, что в управлении НКВД их области действует сплоченная и отлично организованная группа контрреволюционеров, маскирующихся под сталинских чекистов. Злоупотребляя доверием Партии и Народа, эти лжечекисты истребляют лучших людей области, обвиняя их в выдуманной контрреволюции. Таким образом они дезорганизуют ее хозяйственную деятельность, административное управление, дискредитируют советскую законность в глазах масс. Руководящие работники целого края, имеющего важное значение в масштабе всего Союза, запуганы или сбиты с толку вредителями из НКВД. Такое утверждение особенно верно по отношению к работникам прокуратуры и судов. Не исключено, что некоторые из них, хотя может быть и невольно, действуют по прямой указке контрреволюционеров из НКВД. Это тем более вероятно, что все, кто мог бы разобраться в политической обстановке в области и распознать скрытую враждебность в действиях местных органов государственной безопасности, предусмотрительно арестованы этими органами и многие, по-видимому, уже физически уничтожены. Те же, кто сменил на их постах опытных и преданных партии руководителей, либо некомпетентны в порученном деле, либо, если и догадываются, что радом происходит что-то неладное, предпочитают делать вид, что ничего не замечают. Нас не трогай — мы не тронем… Имеются, наверно, и такие, которые как бы подкуплены своим неожиданным возвышением, обычно не соответствующим их способностям и служебному опыту. Корнев мог бы последовать их примеру. Но этому мешает его совесть гражданина, члена Партии и советского юриста. Он не может спокойно наблюдать, как совершаются преступления, носящие непрерывный и массовый характер. Они должны быть пресечены вмешательством высшей прокурорской власти. И как можно скорее. Каждый час промедления приносит новые жертвы…

Вышинский слушал сбивчивую речь молодого человека с холодным, но явно возрастающим интересом. Он его не торопил и не перебивал, хотя тот нередко повторялся, и его гневная филиппика продолжалась не две, не три и даже не пять минут. Одной рукой Генеральный прокурор беззвучно постукивал по столу пальцами. Но это было постукивание не нетерпения, а задумчивости и, по-видимому, довольно глубокой, так как он не сразу подытожил речь Корнева, когда тот умолк.

— Значит, вы хотите, чтобы Главная прокуратура начала расследование, и притом немедленно, контрреволюционной, как вы полагаете, деятельности органов безопасности в вашей области. Я вас правильно понял?

— Совершенно правильно, товарищ Вышинский!

— В принципе это было бы возможно, если бы дело шло о частном лице или обычном государственном учреждении. Но органы наркомата Внутренних дел наделены в настоящий момент особыми полномочиями и пользуются, так сказать, почти полной автономией. Даже против отдельных их работников и даже Главная прокуратура Союза может возбудить следственное дело только по согласованию с руководством этих органов или вышестоящими лицами наркомата… — Вышинский говорил холодным, почти брюзгливым тоном. Корнев похолодел. Выходило, что значительная часть его возмущения бездеятельностью областной прокуратуры была не столь уж обоснованной. Так же как и его вера во всесилие Верховного прокурора, который, кажется, ведет свою речь к отказу что-либо предпринять против преступников из НКВД. Надлежало, видимо, обращаться к самому наркому Ежову. Но теперь он уже вряд ли успеет это сделать…

Вышинский, однако, прямо не отказывал. Он сказал, что если имеются строго документальные доказательства нарушений законности в любом из учреждений наркомата Внутренних дел, то руководство этого наркомата безусловно не откажет в санкции на возбуждение уголовного дела против виновных в таких нарушениях.

— Товарищ… — он заглянул в лежавший перед ним список, — Корнев сказал, что лично наблюдал на теле такого-то арестованного следы пыток. Он может подтвердить свое наблюдение актом медицинского освидетельствования?

Корнев растерянно ответил, что это тот самый заключенный, который собственной кровью написал заявление в областную прокуратуру. Он — старый большевик и бывший руководящий партийный работник. Корнев, вероятно, не сумел объяснить генеральному прокурору, что смог пройти в камеру этого арестованного, только преодолевая явное нежелание начальника тюрьмы устроить его встречу с прокурором. И этот начальник, несомненно, нашел бы сколько угодно поводов оттянуть назначение к нему медицинской комиссии на время, достаточное, чтобы засадить в тюрьму и самого строптивого прокурора. Можно не сомневаться, что он и его старшие помощники состоят в сговоре со своими преступными хозяевами из областного управления НКВД. Поэтому Корнев решил рассчитывать только на чисто человеческое доверие к его сообщению со стороны Генерального прокурора. Он не знал, что даже негласное дознание в отношении работника НКВД требует документального обоснования.