Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Сопка состояла, конечно, не из олова, а из крепчайшего серого гранита, прослоенного местами жилами кварца, в котором и попадались иногда кристаллы минерала касситерита, оловянного камня. Месторождение этого минерала было тут, в сущности, очень бедным, всего один-два килограмма на тонну извлеченной породы. Затраты же взрывчатки, сжатого воздуха и сверхтвердых сплавов, необходимых для сверления скальных пород, рабочей силы и людских жизней — непомерно большими. Условия жизни и труда горнорабочих, в основном, конечно, заключенных, были здесь наитяжелейшими. На пересечении двух каменных хребтов, высоко поднятых над арктической горной пустыней, почти непрерывно дули леденящие ветры. Они не позволяли зацепиться за скалы даже сухим лишайникам, не говоря уж о семенах деревьев, трав и кустарников. Поэтому здесь почти ничего не росло. Безлесье лишало людей топлива и главного строительного материала для бараков. Лес, как и все остальное, приходилось доставлять сюда по петлястой горной трассе, большую часть года закрытой из-за заносов на многочисленных перевалах. Отсюда происходила вечная и острая, даже по лагерным понятиям, нехватка питания. Не было здесь и воды. Зимой ее натапливали из снега, летом привозили из отдаленного ручья, расположенного глубоко внизу. И выдавали по скупой норме, как на парусном корабле. Не хватало даже воздуха, особенно для тех, кто жил в лагере, расположенном на вершине сопки. Как-никак, почти три тысячи метров над уровнем моря! И быть бы ей до начала тридцатых годов безымянной, до скончания века никому не ведомой и безлюдной, кабы не дотошные геологи, дальстро-евские лагеря и соображения военной стратегии. В СССР нет сколько-нибудь богатых и не труднодоступных месторождений олова. А без этого металла, как без стали или алюминия, нет машин. В том числе и военных. В таких случаях соображения экономической рентабельности отходят на второй план, особенно когда основой производства является рабская сила. И уж подавно никакого значения не имели доводы слюнявого гуманизма. Впрочем, вряд ли они даже возникали.

В середине тридцатых на освоение едва ли не единственного тогда в стране месторождения олова были брошены тысячи подневольных рабочих. С тех пор и до поздних послевоенных лет этот поток не прекращался. Получаемую ею рабочую силу сопка непрерывно перемалывала и калечила, возвращая лишь немногих, да и то уже окончательными инвалидами. Разницу поглощала Труба — огромное кладбище заключенных. Оно расположилось в длинном, почти прямом распадке, между двумя бурыми продолговатыми сопками. Направление распадка почти совпадало с направлением господствующих здесь ветров. Воронкообразные расширения на его концах еще более усиливали эти ветры. Отсюда и название — «Труба», так как всё это действительно чем-то напоминало аэродинамическую трубу.

Отдельных могил здесь не копали. Это было слишком расточительно с точки зрения экономии места и взрывчатки. Летом во всю длину распадка в его скальном дне взрывным способом выбивались почти километровые траншеи. Глубиной эти траншеи были, как и надлежит могиле, около двух метров, а по ширине равнялись высоте человеческого роста. Доставленную на кладбище очередную партию «дуба-рей» — так в лагере называются покойники — укладывали на дно траншеи в ряд и заваливали заготовленной на ее бортах щебенкой.

Особенно интенсивным было поступление сюда покойников в годы войны. Тогда и погиб Корнев. В иные зимы возникало опасение, что заготовленных траншей до весны не хватит. Тогда дубарей укладывали в них на бок, иногда даже «валетом». Старались сделать разрывы между рядами, соответствующими смежным дням захоронения, наименьшими. Одно время даже последнего в ряду покойника оставляли незасыпанным до следующего дня. Бог даст этот день, черт — очередную партию мертвецов, которую можно будет уложить точно впритык к предыдущей. Впоследствии, правда, эту практику пришлось прекратить. В одном из бараков лагеря «слабосиловки», расположенного недалеко от лагерного кладбища, — шутили, что это последняя станция на пути доходяг на Трубу, — начали обнаруживать варево с остатками человеческих костей. В то же время, ежедневные поверки показали, что весь списочный состав лагеря налицо. Людоедство, таким образом, исключалось. Оставалось трупоедство. Произведенное расследование быстро установило, что обезумевшие от хронического голода неработающие доходяги, получая четыреста граммов хлеба в день и почти никакого приварка, пробирались на кладбище и отрубали у незасыпанного трупа руку или ногу, обычно со стороны уже заваленного камнями соседа. Маскировать произведенное кощунство теми же камнями или снегом было нетрудно. Работающая на Трубе бригада похоронщиков состояла из той же слабосиловки. Такие едва управлялись с погребением очередной партии покойников, особенно зимой, в обычную здесь пургу. Где уж им было разглядывать захороненных вчера!