Ораторское искусство с комментариями и иллюстрациями

Пусть и почести, и богатства, и наслаждения, и все тому подобное действительно будут благами: однако все равно радоваться и ликовать из-за их приобретения позорно; так, смеяться позволительно, а хохотать без удержу предосудительно. Ибо одинаково нехорошо как разливаться душою в радости, так и сжиматься ею в скорби; одинаково порочна и жадность в приобретении, и радость при обладании; кто слишком угнетен тягостью и кто слишком увлечен радостью – с одинаковым правом считаются легкомысленными; а если зависть относится к чувствам горестным, а удовольствие при злополучии соседа – к чувствам радостным, то одинакового наказания заслуживают оба чувства за животную их жестокость; короче говоря, остерегаться пристойно, бояться непристойно и радоваться пристойно, а ликовать – непристойно (радость и ликование мы разделяем только для удобства поучения).

Цицерон приводит еще один аргумент – горе и радость могут совершенно не соответствовать цели человеческого существования, потому что человек может в некоторых случаях испытывать совершенно животную радость или животное горе, не имеющие никакого отношения к гражданской жизни. Тогда радость и горе как аффекты просто не соотносимы с целями и обязанностями существования и не могут быть оправданными сами по себе.

О том, что сжатие души всегда нехорошо, а расширение души – не всегда, мы уже говорили выше. Иное дело, когда у Невия Гектор радуется:

Похвала всегда отрадна от хвалимого отца, —

а иное дело – когда у Трабеи герой радуется так:

Щедро купленная сводня враз поймет мой каждый знак,
Стоит только стукнуть пальцем – тотчас дверь откроется,
И Хрисида, в изумленье перед неожиданным
Гостем, встанет на пороге и ко мне в объятия
Упадет…

И сам говорит, как прекрасно это ему кажется:

Я удачливей Удачи, коль удачам счет вести!

Квинт Трабея – римский комедиограф (II в. до н. э.), представитель «паллиаты» (комедий на греческую тему)

Достаточно всмотреться в такое ликование, чтобы понять, как оно постыдно. Стыдно смотреть на тех, кто ликует, дорвавшись до Венериных утех, мерзко – на тех, кто еще только рвется к ним воспаленным желанием. Такой порыв обычно называется «любовью» (и я, право же, не могу подобрать ему другого имени), – и в нем видна такая слабость духа, которую и сравнить не с чем. Это о нем пишет Цецилий:

…Тот глуп или неопытен,
Кто не поймет, что бог сей выше всех богов:
В его руках – и разум и безумие,
В его руках – болезни и целение…
…Кого любить, кого желать, заманивать.

Любовь (amor) – в речи старонравных римлян это слово звучало почти непристойно, если не оговаривалось, к чему эта любовь, как русское слово «вожделение», оправданное как нравственное только в выражениях «вожделенное знание» или «вожделенное отечество». Даже когда Овидий назвал свою книгу «Amores» («Любовные элегии», буквально: «Любови»), это было воспринято негативно, как если сейчас назвать книгу «Развраты» или «Похоти».

О поэзия, поэзия, славная исправительница нравов! Даже в сонм богов ввела ты любовь – зачинщицу порока и легкомыслия. Не говорю о комедии, – не потворствуй мы порокам, не было бы у нас и комедий. Но что говорит в трагедии сам вождь аргонавтов?

– Из любви, не ради чести ты спасла меня тогда.

И что же? Какой пожар бедствий зажгла эта Медеина любовь! А у другого писателя та же Медея решается сказать отцу, что у нее есть «супруг»:

– Он, самой любовью данный, мне дороже, чем отец!

Но что уж спрашивать с поэтов, если они в своих выдумках приписывают этот порок самому Юпитеру?