Орбека. Дитя Старого Города

Достойный Славский, который имел на сердце спасение Валентина, а мог легко предчувствовать, какой оборот примет дело, с другой стороны начинал некоторые старания. Не в состоянии сам приблизиться к пани Люльер, он использовал посредником одного из своих приятелей, полковника Г. Он знал о его тесных отношениях с этой пани. Не признался ему во всём, потому что опасался предательства, но, рассказав историю Орбеки, он обрисовал его как потерпевшего крах человека, который готов был делать вид, что ещё что-то имеет, чтобы приблизиться к Мире, и просил полковника, чтобы предостерёг пани Люльер, что Орбека ни деревни, на капитала, ни ломаного гроша не имеет… а набожной ложью приятель только удержится.

Полковник в этот день после обеда всё рассказал пани Люльер, та же, не откладывая, повторила Мире, которая в сильнейшем гневе поклялась, что не увидит его больше.

В то же время Славский чувствовал, что, поставив вещи таким образом, легко было довести Орбеку до отчаяния, и следовало следить за ним, чтобы не допустил какой крайности. Поэтому после возвращения от Перского он побежал за ним. Застал бедного человека пришибленным, молчаливым… то ходящим большими шагами по покою, то беспомощно и наполовину мёртво лежащим в кресле. Нельзя было даже с ним завязать разговор.

Последние двадцать червонных злотых, оставшиеся в доме от принесённых пяти сотен Славским, Орбека, запечатав немедленно, с письмом отослал Мире.

На письмо не было никакого ответа, но пани Люльер от имени приятельницы осведомила, что были получены.

В маленькой комнатке перед образом Божьей Матери Ченстоховской стояла на коленях, молясь в слезах, Анулька, которая обо всём, то есть о прибытии своей бывшей пани, знала… и Ян, наполовину дремля, наполовину плача, казался бессознательным от страха за своего пана, от боли, что снова этот отъезд в Кривосельцы, которого он желал, Бог знает, на какой срок, отложен.

ROZDZIAŁ XIV

Мы все верим в Божье правосудие – но никто из нас не может понять, объяснить дорог, которыми оно исполняется. Глядящим на этот мир дела его часто видятся самой нелогичной путаницей; в данную минуту всё, кажется, делается наоборот, именно против порядка, в каком бы должно идти. Успех служит самым недостойным хорошей судьбы, у более достойных нога оступается и добродетель борется с болью, проступок же восседает в счастье и похвальбе.

Глядя на это… с начала мира, везде, где язык человеческий пробовал объяснить мысль, раздавались нарекания, часто затем шло сомнение, вера в слепой фатализм. Греки и римляне, а сегодня турки верят только в предназначение, не добавляя ему законной необходимости; славяне, кажется, много веков имели иное понятие этого ananke, потому что говорили, что судьба была присуждена человеку. Суждение же вмещает в себя здравый смысл и есть приговором в деле, а не слепой фатальностью. Несмотря на это, все мы сколько же раз жалуемся на слепую судьбу, на слепую фортуну. А слепая есть не фортуна, не судьба, но человек, что их не понимает, потому что конца той драмы, которая перед ним играется, не видит никогда.

На это слепое счастье в Варшаве пожимали плечами, когда красивая Мира, вернувшись вдовой, бароновой Радипуло, после стольких скандалов, стольких доказательств легкомыслия, предательств, поведения, за которое осудили бы любую другую женщину, была принята с новым пылом, вошла непомерно в моду и через несколько месяцев уже старый воевода Вавжета почти не выходил от неё.

Мы даём ему это имя, схваченное в воздухе, не желая называть настоящего. Старец принадлежал к очень известной в истории семье, был непомерно богатый, до сих пор пользовался наилучшей славой, имел семьдесят лет, взрослых детей и внуков подростков.

Вдобавок начинала уже подагра гнездиться в немного распухших ногах, и хотя сам ещё ходил с тростью, можно было ожидать, что вскоре будет нуждаться в помощи придворных.

Все Вавжеты, несколько поколений, кончали на том, что их возили на креслах.

Вдовец после двух жён, от двух имеющий многочисленную родню, Вавжета, хоть имел при себе сына, немного дома скучал без женского общества. Как почти весь наш шляхетский народ, он был бабник… и на старость не мог отказаться от женских ласк.

Но был это человек важный и честный, к легкомысленной женщине не привязался.

Никогда раньше не встречал он Миры, о которой слышал что-то издалека; только теперь случаем съехался с ней на ужине у пани Краковской. Мира чувствовала теперь необходимость показываться как можно более скромной, грустной, скорбящей вдовкой. Чёрный наряд, кружева, бархат добавляли ей привлекательности. Она была мало говорящей, задумчивой, придала себе заинтересованную физиономию. За ужином её случайно посадили при Вавжете, вежливый старец завязал разговор, ужин продолжался достаточно долго, под конец уже крючок удочки зацепился в его горле.