Орбека. Дитя Старого Города

Ни Славский, не имеющий отношений с тем светом, в котором жила пани Люльер, ни Орбека, оторванный от него, не знали о судьбе, которая встретила авантюристку, и о её возвращении в Варшаву. Доктор Лафонтен, от которого Славский не мог утаить всю историю бедного пациента, один знал, что причиной банкротства и болезни была красивая ветреница, которую он некогда видел в Варшаве и пару раз пробовал лечить, когда ей было нужно сказаться больной. Узнав случайно о возвращении её в Варшаву, по обязанности врача и приятеля, он поехал искать Славского. Но найти его было нелегко, никто не знал точно о его месте жительства, скрытом где-то на третьем этаже невзрачного дома; поэтому он должен был ждать его у Орбеки, выходя от которого, кивнул ему, чтобы вышел за ним.

– Знаешь, пан, – сказал он, когда, пройдя ворота, они остановились на улице, – ты знаешь или нет, что та опасная ваша Сирена снова в Варшаве?

– Кто? Кто? – спросил, не догадываясь, Славский.

– Она так часто меняет имя, что не смогу вам даже сказать, как её сегодня зовут… но вы знаете её под именем Мира.

– Этого быть не может! – сказал, заламывая руки, Славский.

– Говорю, пане, что так, – добавил Лафонтен, – истории не знаю, о причинах возвращения я не был любопытен расспрашивать, но вернулась.

– В таком разе, – сказал Славский, – времени нет. Орбека должен убегать, ехать и не знать об этом даже. Я знаю человека, знаю, что ему грозит очень большая опасность, вернись, доктор, и немедленно рекомендуй ему деревенский воздух.

Лафонтен усмехнулся.

– Тогда о чём-нибудь догадается. Вы поторопите его к отъезду, а я на него соглашусь.

Сверх всяких слов огорчённый достойный приятель вернулся домой с сильнейшим убеждением склонить к отъезду. Он нашёл Орбеку в самом лучшем настроении и в дивно ленивом расположении, и как бы наперекор, более склонным остаться в Варшаве, чем вернуться в Кривосельцы. Славский сидел допоздна, дрожащий, боящийся выдать тревогу, которую испытал, цепенея при мысли, что он может выйти и встретить её на улице. Он решил не спускать с него глаз, и, досидев до поздней ночи, наконец вышел, не скрывая от себя, что опасность была угрожающей.

Назавтра, несмотря на сильнейшее убеждение, Славский не мог из-за обязанностей зайти раньше полудня, а дома не нашёл Орбеки. Анулька поведала ему, что, согласно привычке, вышел на прогулку.

Так было в действительности. Орбека медленно тащился дорогой к Мокотову, собирая по дороге цветочки и рассматривая белые облачка, скользящие по небу, когда грохот экипажа и хлопание бича предостерегли его, чтобы ушёл с дороги; он поднял машинально глаза и остановился как вкопанный.

В экипаже, возвращающемся со стороны Виланова, он заметил Миру, сидящую с красивым, молодым человеком итальянского типа лица.

Баронша узнала его, крикнула, заслонила глаза платком, и карета как молния полетела к Варшаве. Орбека упал на траву.

Что делалось в его сердце, этого никто не сумеет описать; в нём произошла буря, которая смутила мысль аж до бессознательности – ему нужно было достаточно долгое время, прежде чем пришёл в себя. Образ этой женщины открыл все старые зажившие раны, и боль из них потекла свежим ручьём.

Как пьяный, как безумный, с высохшими губами, качаясь, говоря сам с собой, не ведая, куда идёт, притащился он к дому, машинально. Он заметил там ожидающего его Славского, а по лицу Орбеки легко было понять, что случилось. Славский не смел его даже спрашивать. Вошли в дом, Валентин молча упал на стул.

– Слушай, – сказал Славский, собирая великую отвагу, – я знаю, что с тобой, но…

– Молчи, – ответил Орбека, – молчи, прошу тебя; я знаю, что ты скажешь, прикажи мне ехать. Поеду, но раньше, будь что будет, видеть её должен, от этого не отступлю.

Славский поглядел на него с сожалением, взялся за шляпу и сказал:

– Ежели это сделаешь, ежели о том стараться даже будешь… Валентин, я с тобой дружбу разрываю навсегда.

Орбека чуть не плача бросился ему на шею.

– Я должен с ней увидеться! Два слова… Какая может мне грозить опасность? Ты жестокий! Смилуйся!

– Не знаю, грозит ли тебе какая опасность, – сказал Славский, – но за наибольшую я считаю, что должен будешь унижаться, запятнать себя… что, победивши, вернёшься в эту лужу.

– Ты не знаешь! Я чувствовал, я знал, что должен её увидеть! Я это ждал… я был уверен, что она сюда приедет.

Славский признал правильным, не вдаваясь уже в дальнейший разговор, лицом только показывая ему чуть ли не презрение, смешанное с состраданием, уйти. Едва двери за ним закрылись, Орбека выбежал из дома на разведку, а, зная связь Миры с пани Люльер, направился сначала к ней домой, под Краковскими воротами.