Орбека. Дитя Старого Города

Может, красивая вдова была бы более настойчивой, если бы имела надежду и расчёт выйти всё-таки за Орбеку, но во-первых, это лишило бы её пенсии, которую назначили родственники Вавжеты, пока носит их имя, во-вторых, этот Орбека был такой скучный! Можно было им попользоваться, использовать его, высосать ещё немного, но на веки веков отказаться ради него от свободы и надежды! На самом деле Мира, поглядывая в зеркальце, видела мелкие морщинки, вырисовывающиеся около глаз и подвижных губ, но льстила себе, что искусство им поможет, и что не скоро увеличатся. Была ещё очень красивой, свежей, немного круглее, чем годы назад, но это не отнимало у неё прелести. А теперь, прожив школу опыта, так была уверена в себе, так знала отвратительнейшую половину рода людского и его слабости.

На то время Орбека был очень сносный, особенно с того соображения, что могла с ним без сострадания делать всё, что хотела, – готовый, бесплатный слуга, верный как пёс, которым могла пренебречь и оттолкнуть, когда пожелает.

Называла его даже в глаза Своей завоёванной провинцией.

После чая и перекуса, подавая который, старый Ян едва мог ходить от страха, прекрасная пани уехала. Орбека сел у камина, и в течение пяти часов не двинулся с кресла.

Назавтра пришло письмо, через два дня поехал пан Валентин, спустя несколько недель пани экс-воеводина под видом семейных дел и потребности в отдыхе, взяла неподалёку от Кривоселец имение в аренду, от Сапегов.

Никто не знал о том, что Орбека, подняв свой капитал, первый год оплатил. А так как от Кривоселец до Вербовой Вольки было не больше хорошего получаса езды, как туда переехала Мира, пан Валентин почти дома не сидел. Сам не хозяин у себя, там, возможно, он очень был нужен для хозяйства и помощи. Хотя, сказать правду, там всегда хватало общества молодёжи, но молодёжь есть такой непостоянной и не эмансипированной, больше обычно имеет долгов, чем… средств понравиться особам, принимающим вещи в целом.

Уж мы не знаем вполне, узнал ли Славек о новом приключении, но правда то, что не откликнулся.

Дома Анулька высохла и страшно похудела, почти целые дни проводя на богослужении в часовни, Ян лёг и не встал, но пан Валентин помолодел, освежился и стал почти весёлым.

Это продолжалось год, но на деревне ничто не родится так обильно, как слухи, из малейшего зёрнышка, урожай немногочисленный, но какой удивительный.

Начали про Миру, про Орбеку, про ещё, может, двоих каких панов болтать несусветные вещи, начали отстраняться, избегать. Особенно женщины показали себя склонными бросить камень, может, из-за капельки ревности.

Вскоре в этом кипятке выжить было невозможно. Рассудительная и всегда очень практичная Мира из-за соображения о том, что Орбека не был земледельцем, хозяйничать не умел, легко его убедила, что должен был продать деревню и на спокойную и приятную жизнь переехать в столицу, куда также и она собиралась.

Так стало в действительности, хотя не без досадных потерь.

То красивое золотое яблочко околицы купил за бесценок, хорошо поторговавшись (потому что отлично знал, как срочно их было сбыть Орбеке), бывший сапежинский эконом, некий пан Долфович. Пан Валентин, которого экс-воеводина уже опередила в той спокойной, милой Варшаве, с нетерпением, несвойственным его возрасту, героически разрезал последние узы, связывающие его с этим кусочком земли, забрал деньги, продал всё аж до описей, и с достаточно красивым капитальчиком, которого одинокому человеку хватило бы на комфортную жизнь, поспешно побежал в Варшаву, даже не попрощавшись с бывшими соседями.

Что стало с хромой Анулькой?

Грустная это история, которую нужно отгадать, чтобы её списать. С прибытия бывшей своей пани бедная девушка ходила побледневшая, испуганная, не за себя, но за того человека, гибель которого предвидела. Теперь, однако, менее чем когда либо, она могла к нему приблизиться, он был нетерпеливый и как бы пристыженный, избегал её и всех своих бывших приятелей и домочадцев. Только издалека ей было можно следить за пыткой этого человека, которого пожирала страсть, в его возрасте приравнивающаяся к самому сильному яду. Что же могла сделать эта хромая сестра милосердия? Она стала более набожной, чем когда-либо; молитвы, посты, новенны, службы по поводу несчастного шли одни за другими, но Господь Бог был глух к ним. Неумолимая фатальность преследовала предназначенного на погибель.

Во время продажи деревни наконец сам Орбека подумал, что станет с бедной Анулькой, привыкшей к тому тихому углу, и к которой он, хоть на неё не смотрел, привык так же, как к старой вещи, которая стоит в комнате, покрытая пылью, а когда она исчезает, чувствуется её нехватка. Он имел некоторую обязанность обеспечить как-нибудь её судьбу, не мог отправить как наёмную служанку, а брать с собой было ему тяжело или невозможно, потому что хотел там устроиться как можно скромней, и быть прямо только слугой, маршалком двора Миры, лишь бы быть всегда с ней и при ней.