Орбека. Дитя Старого Города

Что делалось в его бедной голове, как дошёл до шага, который, наверное, считал окончательным спасением, трудно было бы объяснить. Скорее инстинкт, чем разум, им управлял. Шатающийся, как пьяный, он сошёл с лестницы вниз, постоял минуту, опираясь о ворота, потом засунул руку в карман и, найдя в нём последние пять дукатов, которые в этот же день взял за старые нарядные часы, пошёл задумчивый всё живее, всё сильнее, спеша… в игорный дом.

Орбека не играл никогда в жизни, мысль попробовать и побороться с судьбой приходила ему первый раз.

Всем в то время были известны те почти публичные, открытые для каждого золотые и серебряные залы, в которых безумная игра не прерывалась день и ночь. Хотя это были чьи-то частные дома, входил туда кто хотел, играл, кому было что поставить, та только была разница приглашённых и незнакомых, что первым хозяин давал кредит, любезно помогал в крахе, принимал от иных фанты, дома и имущество на слово, вторые играли наличными.

Люди самых больших имён держали банки и люди самых красивых имён доигрывались до рубашки. Не один входил богатым, а выходил нищим.

Орбека тем же инстинктом, который навязал ему эту мысль, попал в один из самых значительных игорных домов; он знал немного хозяина. Там никто на него внимание не обращал, пришёл, схватил карту, валяющуюся на полу, и подвинул на неё свои пять дукатов.

Он уставил на неё глаза, как на радугу, стоял… она выиграла раз… выиграла другой… прошла третий. Тогда, сам не зная как, он схватил снова другую карту со стола… перебросил всё выигранное… ждал. Счастье ему, согласно поговорке, служило… ещё удвоил выигранное.

Эта сумма была уже значительная, чтобы обратить на него глаза; играл дальше, всё более неумело, но лихорадочно, машинально, под властью какого-то вдохновения, непонятного ему самому. Через несколько минут собранные деньги выросли в несколько сотен и тысяч дукатов.

Тогда Орбека встал, сгрёб это золото, отбросил из них ещё пять дукатов, поставил их, проиграл и, с хладнокровием забрав остатки в платок, ушёл среди смеха, криков и шуток. Но на насмешки, на брань он был как камень, срочно ему было тут же уйти… догадаться было легко, куда. Ворота нашёл закрытыми, звонил впустую, и наконец мокрый и озябший он вернулся, бормоча, домой.

– Смешная вещь, – шептал он постоянно, – смешная вещь прогонять, когда я имею ещё деньги, это не может быть…

Это был уже вид безумия, потому что иначе этого состояния души и ума назвать невозможно. Вернувшись домой, Орбека бросил золото в ящик, сам упал на ложе, но не заснул – мысли дивно блуждали по его голове, он плакал.

Само предположение, что должен потерять её навсегда, не увидеть уже никогда – убивало его. В последнее время он снова так зависимо прирос к чаровнице, что метала им как слугой, так смирился со своим грустным положением, так научился всегда быть с нею, при ней, чувствовать, что ей на что-то служит и нужен, – что мысль о расставании равнялась для него смерти.

Ниже пасть уж было невозможно.

ROZDZIAŁ XIX

Состояние этой истерзанной души ближе уже выслеживать, подробней рисовать мы не видим смысла; была это болезнь в этом возрасте неизлечимая, смертельная. Назавтра, едва рассвело, пошёл он к Мире, заплатив кредитору Вернеру, и не был принят.

Отдал его квитанцию у двери и неспокойный бегал целый день, искал иных кредиторов, платил долги, относя квитанции к запертой двери. Ни одна, однако, из этих пересылок не получала ответа, хоть все доходили до рук Миры.

К вечеру у него осталось ещё пять дукатов, как вчера, с тем снова побежал играть, поставил их лихорадочно и проиграл.

На том месте, где судьба уже отняла у него последнюю надежду, он просидел до белого дня. Игру закончили, все разошлись, он сидел, видел перед собой всегда кучки золота, которых не было, и ждал свою невытянутую карту с пятью дукатами. Медленно, уставший, обессиленный, он лёг на стол от усталости и боли, впал в какую-то лихорадочную сонливость. Двое человек совсем уже бессознательного скорее отнесли, чем отвели его домой. Мира, именно в этот день заключив брак с Американцем, выехала с ним на почтовых в Париж. У ложа несчастной жертвы оказались теперь: Славский, хромая Анулька и доктор Лафонтен. Изучив состояние больного, доктор грустно объявил, что он мало имел надежды на выздоровление. Мягкое безумие, как серый туман, заволокло его мысли.

Сквозь эту мглу иногда просвечивалась короткая минута сознания, но вскоре снова бедный человек бредил и болтал Бог весть что. И, как это обычно бывает в таких вещах, по мере возрастающего безумия телесное здоровье начало значительно улучшаться. Орбека постепенно приобретал аппетит и здоровый цвет кожи, впадал в детство, румянился, был почти спокойным. Большую часть дня находили его улыбающимся, счастливым, он был вполне равнодушен, как бы помолодевшим. Воспоминания прошлого не угасли, приходили к нему ещё разрозненные, из разных лет, всегда полные лучших надежд и странно вплетённые в события другой эпохи.