Каир-Ча как раз раскрылся, по-глупому подставив под удар голову. Баурджин размахнулся… И вдруг понял, что не хочет бить. Ну, нечестно это было бы — всё равно что детоубийство.
Йэх!
Отклонившись назад, нойон просто-напросто уронил тяжёлый топор на ногу юному вражине. Не прикладывая к этому почти никаких усилий. И, когда Каир-Ча согнулся с искажённым гримасой боли лицом, просто пнул его ногою в пах. Пока парню этого хватило.
Так! Теперь — срочно помочь Гамильдэ-Ичену.
Нет!
Поздно!
Уже помогли…
Отделённая от шеи голова людоеда, подпрыгивая на ухабах, катилась к костру.
Баурджин покачал головой:
— Хороший удар!
Молодой йисут обернулся, прищурив глаза, и с усмешкой сказал::
— Ты тоже неплохо бьёшься, торговец! Впрочем, я это понял ещё в кочевье Чэрэна Синие Усы.
Глава 13
В гостях поневоле
Сентябрь 1201 г. Северо-Восточная Монголия
Пусть будут они твоими рабами.
Если удалятся от твоих дверей,
Вырежь у них печень и брось.
Лошади нетерпеливо были копытами, дул северный ветер, принося с собою промозглый холод и тяжёлые серые облака, закрывшие небо. Потуже затянув пояс, Баурджин тронул поводья коня, оглянулся на замешкавшегося спутника:
— Эй, что ты там делаешь, Гамильдэ?
— Да левый гутал мне, кажется, маловат, — отозвался юноша. — Сейчас вот, разрежу.
Кивнув, князь поправил висевшую на поясе саблю, ту самую, что подобрал в ночной схватке, потрепал по холке буланого коня — подарок Джиргоадая. Так звали того парня, что признал в ночных беглецах торговцев, когда-то помогавших роду Чэрэна Синие Усы отбиться от разбойников. Да, хорошо они тогда бились, особенно Джиргоадай — именно с ним и схватился Баурджин, а норовистый, серый в яблоках конь, вынеся своего хозяина из гущи схватки, увлёк его за собой в пропасть. Точнее — в реку. Вот уж не думал нойон, что сверзившийся с высокого обрыва всадник выживет. Оказывается, выжил.
— Выплыл, выплыл, — щуря глаза, смеялся Джиргоадай, оказавшийся весёлым и вполне дружелюбным парнем. Как он попал к разбойникам? На этот вопрос йисут не отвечал, хмурился. Только намекнул как-то на некоего Кара-Мергена… А потом подарил беглецам лошадей.
— Мы с вами враги, — на прощанье сказал он. — Вы здорово помогли нам против лесных тварей, спасибо и за подарок — думаю, я выгодно продам того мальчишку… как его?
— Каир-Ча.
— А может быть, оставлю себе.
— Лучше продай, — посоветовал Баурджин. — Иначе он как-нибудь ночью отгрызёт тебе голову. Как ты оказался здесь, в этом кочевье?
Джиргоадай нахмурился:
— Я же не расспрашиваю вас о ваших планах. И вам не должно быть никакого дела до меня. Встретились и разошлись. — Парень немного помолчал и вдруг улыбнулся: — А коней берите — дарю от чистого сердца. Извините, больше ничего не смогу дать, разве что две пары старых гуталов да немного еды.
— Нам бы ещё стрел, — попросил Гамильдэ-Ичен. — Луки-то у нас есть.
— Стрелы? Возьмите, сколько хотите. Только не жадничайте.
Кочевье йисутов выглядело не очень богато, можно сказать, даже бедно. Потрёпанные гэры из серого войлока, раздолбанные кибитки, отощавшие псы. И люди… Унылые оборванцы-пастухи, в основном — подростки, немногочисленные женщины с тусклыми глазами старух. И кажется, здесь никому ни до чего не было дела — на площади перед гэрами валялись всякие объедки, куски войлока и прочий мусор, который никто не убирал, ветер трепал разодранные пологи, которые, по уму, следовало бы зашить — да вот только, похоже, всем было всё равно. Такая вот ситуация. Как выразился Баурджин — «забытый начальством сельсовет». И было такое впечатление, что тот же Джиргоадай и немногочисленные воины сюда просто сосланы, отправлены так сказать, для пригляду, а на самом деле — с глаз долой. За какую-нибудь провинность. И постарался в этом наверняка Кара-Мерген — иначе с чего бы при одном упоминании его имени Джиргоадай хмурил брови и сразу же замыкался в себе. Ну, спасибо хоть за лошадей.
Баурджин посмотрел вдаль, на вершины обложенных плотными облаками сопок, и покачал головой — не попасть бы в снежную бурю. Хотя вроде бы и рано ещё для снега, однако кто знает, как поведут себя боги? Вон какой холод — зуб на зуб не попадает. Нойон поплотнее запахнул дээл, всё тот же — голубой, с изодранным подолом. Всё ж сделали своё благое дело эти ленточки!
Гамильдэ-Ичен, подогнав коня, подъехал ближе:
— Как думаешь, нойон, мы доберёмся к вечеру во-он до той синей сопки?
— Наверное. — Баурджин пожал плечами. — Лишь бы не встретить воинов Джамухи.
— Вообще, я бы не шёл вдоль реки, — прищурился юноша. — Поехали напрямик, князь! Так ведь куда быстрее.
— Быстрее. А ты знаешь дорогу?
— Найдём. А может быть, кто-нибудь снова развесит для нас голубые ленточки? Шучу, шучу… И всё же, нойон, кто бы это мог быть?
Баурджин не отозвался, хотя, что скрывать, была у него одна мысль… Об одной девушке из тайджиутского кочевья старого Хоттончога.