Орда встречного ветра

— Остаться здесь жить, в этом саду, устроиться в одной из хижин!

— На всю оставшуюся жизнь?

— А почему нет?

x Продолжай, Аои, продолжай, говори дальше… Степп растерянно отвернулся, сестра посмотрела на него с нежностью, а его мать Сифаэ взглядом требовала ответа. Но он не отвечал. Продолжай…

— А тебе самому этого не хочется? Остаться здесь, заниматься садом?

— Хочется.

— Создать наконец что-то, чему ты будешь хозяин! Сделать из этого парка настоящее чудо, ботанический шедевр!

— Это и так уже шедевр. Тут и без моей помощи обошлись! И потом…

— Что потом? — вмешалась Сифаэ. — Или ты боишься? Боишься ослушаться Ордана? Боишься отказаться от своего запрограммированного существования контровщика ветра? Боишься наконец стать собой, так и хочешь всю жизнь оставаться ордийным флероном, пока не кончишь свои дни на Норске, как и все остальные? Боишься выбиться из ряда, сынок? Показать фигу большому и страшному Голготу? Или, может, хуже того: боишься, что у тебя появится ребенок, что придется его воспитывать, учить его жизни?

— Жизнь — это бой, это ветер…

— Какой бой? О каком бое ты говоришь, Степп? О том, где нужно тщетно искать источник ветра, который найти

230

невозможно? Или о том, где надо жить и давать жизнь, порождать, выращивать, создавать, опылять, удобрять зерна, черенковать, пересаживать, ждать цветения, собирать спелые плоды? Где жизнь, о которой ты говоришь? В ледяной пустыне Норски или здесь, у этого ручья? Ты видел, вон куница пробежала? Слышишь, там коты? А запах эвкалипта чувствуешь? А укроп под ногами, а ладанник вон там?

— Я все чувствую, мама, и даже больше, намного больше, ты даже не догадываешься, как много я всего чувствую… Я знаю, где все скрытые источники. Атам, за холмом — пруд с лотосами, а на северо-запад от нас торфяник с мягким мхом и плотоядными…

— Ну так и?

Я готова была встать на колени, лишь бы он нам сказал в ответ: «Ну так будь по-вашему! Мы с Аои здесь останемся. Кто хочет с нами? Альма, ты хочешь? Как тебе такая мысль? А вы, раклеры, что скажете, вы же из Альтиччио бежали не ради того, чтобы теперь погибнуть на Норске?» А Силамфр бы ко мне обернулся и с улыбкой сказал: «А мы с Альмой вот эту хижину-мельницу возьмем. А Голгот пусть сам отправляется к чертям собачьим на свою Норску!»

∂ Аои разрыдалась еще до того, как Степп успел взорваться и послать все куда подальше. Резкость его реакции говорила о силе желания, которой он вынужден был противостоять, чтобы отказаться от соблазна иметь свой дом. Я на секунду подумал, что он уступит этому мощнейшему порыву, этому магниту, который нас всех притягивал к идее, что мы найдем в этом поистине умопомрачительном саду надежный рай, где возможно пришвартовать свои хрупкие любовные союзы, тонущие под грузом Орды; это была надежда обрести то самое избранное место, которое

229

будет дарить нам бесконечное и непреложное счастье; лишенное сомнений и пустоты, оно сможет компенсировать неумолимое воздействие на нас мысли о Верхнем Пределе. Один я бы не осмелился отречься от того, за что держался всю свою жизнь. Если бы я на это и решился, то только из любви к остальным: к Альме в первую очередь, к Аои, к Степпу и даже к раклерам, брось они здесь свой якорь, я бы остался вместе с ними, сегодня я в этом ничуть не сомневался. Да я только того и ждал: увидеть подтверждение моей собственной усталости в отказе других. Наконец получить разрешение распрягать, которое я не мог дать сам себе, а мог только получить и принять от остальных. Отказавшись от зеленого гамака, сплетенного из листьев райского сада этими двумя девочками, Степп (понял ли он это сам?) отказал в этой возможности и нам, Аои, Альме, да и мне. Он своим ором в один присест сделал выбор в пользу контра, против сестры, против матери, против всех жизненных соков, текущих в его жилах, которые жаждали лишь одного: чтобы цвел этот сад.

Именно в этот день раклеры из Альтиччио как раз решились выложить нам свои планы на жизнь. И пошли они сразу к Голготу, который без лишних разговоров принял их решение не идти дальше: присутствие раклеров на Норске, если бы даже они туда и сами рвались, было бы для нас скорее риском, нежели поддержкой с их стороны. В лагере им сразу же пообещали местное гражданство, в «Степи» их ждали четыре отельных хижины, и на лицах их проступило такое облегчение, что на них радостно было смотреть. Здесь путь для них кончался самым что ни на есть счастливым образом: они получили свободу.

Когда я наконец отправился спать в тот вечер, то не мог не думать о том, что завидую им. Грудь моя еще вздымалась от накопленных переживаний. У нашей мельничной

228