Орден для поводыря

Вот как ему объяснить? Что мы с ним еще и не губернатор вовсе, а так – исправляющий должность. Вот будет именной императорский указ – вот нам и награда. А за скромность, быть может, повнимательнее к моим прожектам отнесутся. Ни с какой другой не связанная железная дорога в центре Западной Сибири – дело нешуточное. Могут просто за фантастику посчитать и в архив прошение отправить. Не хотелось бы…

В Онгудае, смыв пыль и пот в бане, решился. И сбрил к чертям собачьим эти ненавистные бакенбарды. На загорелом лице две оставшиеся белыми полоски смотрелись… забавно. Ну да не страшно. До Бийска путь длинный, выбритая кожа успеет сравняться по цвету с остальным лицом.

Не очень разобрался в вопросе модных стрижек и фасонов, но скажите на милость – если у человека верноподданнические лохмы вдоль скул выглядят, словно обвисшие уши спаниеля, это добавляет чести государю? Смешно, право слово. Да и не настолько мне требуется это обезьянничество. Великие князья Константин Николаевич и Николай Александрович тому живой пример. Первый еще и по-фрондерски бородат, а второй просто чисто выбрит и коротко стрижен. Видел уже литографии: стиль Никсы этому моему новому лицу, простите за тавтологию, к лицу. А бакенбарды а-ля Александр Второй – нет. И как говорят в Одессе – «таки за ради чего мне тогда мучиться?».

Вот казаков же никто не принуждает ни бороды сбривать, ни баки отращивать. Усы – они и в Африке усы. Теперь у всех, кто хоть какое-нибудь отношение к армии имеет, над губой поросль. Как бы знак принадлежности к касте. Слава Господу, мне отращивать не нужно. Я статский. А батюшка, как военный юрист – усат. У Морица так и вообще гусарские лихие загнутые вверх кончики.

Вот в Онгудае, поджидая, пока местный кузнец проверит подковы лошадей моего заметно сократившегося отряда, я отчет Дюгамелю из черновиков на чистую бумагу и перенес. Быстренько так получилось. За один вечер. И чтобы как-то себя занять, накорябал еще подобные доносы Валуеву – вроде как своему непосредственному начальнику, министру МВД, и Буткову Владимиру Петровичу – директору Сибирского комитета. Попросил обоих озаботиться организацией таможенного контроля на новом тракте, почтовых станций и телеграфного сообщения. Директору, метившему на пост моего «папы», дополнительно намекнул, что неплохо бы во время переговоров с китайцами предложить им провести телеграфную линию от Кош-Агача до Кобдо. А потом и до Урги. Пусть попробует влезть с инициативой в МИД. Думаю, чтобы хорошо ко мне относиться, преференций от этого проекта ему и без «ясака» достанет. Зря, что ли, на всех осмотренных телеграфных аппаратах значок Сименса присутствует. Если шустрый немчик без отката этакую сумасшедшую концессию заполучил – я свою фуражку съем. А, блин. Картуз. Как бы не брякнуть на людях что попало…

Хотел было уже чисто от безделья взяться за письма отцу, Морицу, княгине Елене Павловне и старому слуге Гинтару, но пришел протоиерей Стефан Ландышев – руководитель Алтайской православной миссии. Оказывается, штаб-квартира алтайских миссионеров вообще-то в Улале находится. Это они так забавно будущий Горно-Алтайск обозвали. А в Онгудае поповский командир оказался по той причине, что сдали церковники меня с потрохами. Оповестили коллег о будущей экспедиции, и миссионеры под шумок и на волне наших воинских успехов затеяли в устье Чулышмана монастырь основать. Ну и отправили по нашим следам два десятка мужичков с несколькими крещеными туземцами-проводниками. Сидел теперь отец Стефан и переживал – а не случилось ли чего, не напали ли дикие инородцы, не съели ли монахов звери, не бросили ли их в дремучей тайге ненадежные проводники.

Прямо в присутствии протоиерея я написал распоряжение Корнилову отправить десяток казаков в компании десятка мангдаевских теленгитов к тому месту, где Чулышман в Телецкое озеро впадает. Найти монахов, в случае надобности оказать помощь и о результатах доложить. И мне, и руководителю миссии. Велел Безсонову отправить двух казаков из караула обратно в Кош-Агач.

Ландышев расчувствовался, растрогался. Слезу даже пустил. За церковь на Чуе благодарить стал. Благословлять на новые подвиги во имя торжества православной церкви. Я даже испугался его напора сначала. Хотел напомнить, что я, собственно, лютеранин по паспорту.

Хотел, да не стал. Почувствовал что-то такое. Вроде как словно кто-то невидимый теплым одеялом в зябкое утро укрыл. Понял – все верно, все правильно делаю. Одобрямс с Самого Верха получен. Продолжай, мол, в том же духе.

Двадцать седьмого июля наконец-таки смогли двинуться дальше. И снова мерное покачивание в седле, солнце, ветер и мысли. Мысли, мысли, мысли…