Орден геноцида

В треске серебристых искорок тает невидимость скорчившейся на полу твари.

На человека она или оно уже похоже слабо — бледная морщинистая кожа, глубоко запавшие глаза с чёрными белками и алыми точками зрачков. Пасть, полная острых зубов; увенчанные внушительного вида когтями длинные тонкие пальцы.

Из раны чуть ниже левой ключицы вытекает харз.

— Как… — хрипит монстр. — Как у тебя… Кто ты такой?!

Спокойно иду вперёд, не сводя взгляда с твари.

Та попыталась рвануть в сторону, но ещё один «воздушный кулак» отбрасывает её обратно.

Замерцала одна из выбитых на стволе «маузера» рун — «кауна», «факел». Пистолет выплюнул пулю, и под дивный аккомпанемент взвывшей от боли твари, на пол упала её левая рука, оторванная в плече.

Монстр вскочил на ноги, рванул на меня, замахиваясь оставшейся рукой…

Перехватить, заблокировать и выкрутить. Тварь сильна — сильнее обычного человека, но я — ещё сильнее.

Удар левым предплечьем ломает твари руку в локте. Пинок под колено, и ещё один удар ногой — в плечо, ломая кости и там. Шипящая от боли тварь валится на пол.

Ещё один удар — подошвой сапога — перебивает ей пальцы.

Хватаю монстра за волосы и тащу прочь из дома. Та шипит, рычит, сучит ногами, но ничего сделать не может — слабовата… Пока что слабовата. Если дать время — станет намного опаснее и справится с ней будет уже не так и просто — демон в ней сидит пусть и мелкий, но посильнее, чем в тех двоих…

— Отпусти меня! Отпусти! — голос твари снова становится похожим на человеческий, да и она сама становится более-менее похожа на человека — женщину лет тридцати. — Госпожа этого так не оста…

Остановился. Ударом ноги сломал ей челюсть и выбил часть зубов, а затем потащил дальше.

Выволок на крыльцо и пинком сбросил её вниз по ступеням. Тварь прокатилась по ним, пересчитав себе рёбра, попыталась вскочить… И тут же рухнула обратно, придавленная изгоняюшей печатью.

На земле высветился голубоватый магический круг со вписанной в него колдовской схемой экзорцизма, а затем корчащееся тело твари вспыхнуло всё тем же голубоватым пламенем.

Когда утихли вопли, я подошёл ближе и пинком отшвырнул лежащий в груде пепла череп.

— Это не ваш дом, — сказал я.

…Схватился за голову, но разрывающая череп боль была ерундой по сравнению с накатывающими волнами тоски и отчаяния.

Я почти наяву ощущал боль и горечь от потери всей своей семьи, и это было самое страшное, что я только испытывал в жизни.

Не страшно, если я умру. Не страшно, даже если мы все умрём, но сражаясь бок о бок. Страшно — остаться одному, зная, что только ты во всём и виноват.

От этого чувства хотелось взвыть, но я лишь глухо зарычал, махом оделся и буквально вылетел во внутренний двор, подскочив к висящей на перекладине груше для отработки ударов.