«Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.

Парадоксально, что философия A.A. Богданова, с ее «психофизическими» элементами, обосновывавшая и оправдывавшая крайний волюнтаризм в политике и как нельзя лучше соответствовавшая характеру и образу действий лидера большевиков, стала для него объектом нападок и разоблачений. Но получилось нечто объемное и невыразительное по содержанию, своего рода «полицейский материализм». Плеханов, которого во всей социал-демократии ценили очень высоко как философа, в своем духе жестоко пошутил по поводу ленинской книги: «Ленин-де первоклассный философ в том смысле, что по философии он только-де в первом классе». Сам Богданов потом с иронией отзывался в адрес красных профессоров, «цитирующих с благоговением детскую книгу». Луначарский не оправдал надежд в борьбе против Богданова, так как сам скатился к богоискательству и Ленин взялся не за свое дело. Однако у него голова была устроена иначе, да и философия как таковая ему была неинтересна. Поэтому он так непринужденно скатывался на ругательства по адресу враждебных ему философий. Если бы Ленин был философом, то не смог бы стать практическим революционером.

После этого опыта, Ленин потерял вкус к выступлениям на равных в философском кругу, а его любимая, непритязательная «пролетарская» аудитория идеально соответствовала тем упрощенческим формулировкам, из которых строилась логика и язык четвертого официально признанного (после Троцкого, Зиновьева и Бухарина) оратора партии. Но ревность к чужой творческой мысли у интеллектуала остается всегда, особенно если она тесно граничит с политической борьбой.

К слову сказать, известный коминтерновский политвояжер Радек, который разъезжал по послевоенной Европе с поручениями от большевистского Цека, как-то посетовал на слабую культурность русского пролетариата и указал на непосредственное влияние этого факта на российскую компартию, вплоть до ее руководящих кругов. По его мнению, и Ленин в том числе, со всеми своими сильными сторонами ума, характера и выдержки, не мог бы никогда играть в Германии ту роль, какую он сыграл в России[289].

Идея массовой высылки оппозиционной или просто либеральствующей интеллигенции за пределы Совдепии возникла задолго до ее осуществления и прошла все стадии тщательной подготовки, начиная от секретной переписки и заканчивая формированием общественного мнения с высоких партийных трибун. Идея эта была навеяна не только информацией чекистов, но и оживившейся в условиях нэпа деятельностью частных издательств. Нэп создал определенные возможности для консолидации оппозиционной интеллигенции под предлогом создания частных обществ, издательств, различных союзов. Напротив, в рядах большевистской партии в связи с нэпом распространилось конформистское, «ликвидаторское» настроение. Появившийся в марте 1922 года сборник статей Бердяева, Букшпана, Степуна, Франка «Освальд Шпенглер и закат Европы» побудил Ленина обратиться к главному в то время «мыслителю» ГПУ Уншлихту по поводу этого «литературного прикрытия белогвардейской организации»[290]. Тогда же в мартовском номере нового журнала «Под знаменем марксизма» он заключил свою статью намеком на то, что «рабочему классу» следовало бы «вежливенько» препроводить в страны буржуазной «демократии» подобных ученых.

28 марта в заключительном слове по политотчету ЦК на XI съезде РКП(б) Ленин солидаризировался с Троцким в том, что основное дело сейчас — это воспитание молодого поколения, а воспитывать не на чем. Это позор, что молодежь учится общественным наукам «на старом буржуазном хламе». «И это тогда, когда у нас сотни марксистских литераторов»[291].

Конечно, у партии не было этих сотен и даже десятков литераторов, которые были бы в состоянии без помощи ГПУ интеллектуально конкурировать с русской философией и культурой. Поэтому Ленин вел дело к обычной полицейской развязке. Вскоре последовал ряд указаний с его стороны Наркомюсту, чтобы в процессе разработки нового Уголовного кодекса подвести под расстрельную статью (с заменой высылкой за рубеж) пропаганду или агитацию, «объективно» содействующую международной буржуазии[292].

Следующим, весьма характерным для Ленина этапом, стало предложение в письме к Дзержинскому от 19 мая обязать членов Политбюро уделять из своего времени по 2―3 часа в неделю на занятие элементарной цензорской работой, причем «проверяя» ее и «требуя» от них непременно письменных отзывов[293]. Угадывается стремление Ленина связать все Политбюро участием в этом двусмысленном деле и заставить разделить ответственность в задуманной им операции.