Орден Сталина

Поскрёбышев перекладывал с места на место какие-то бумаги и демонстративно не глядел на Николая. Вряд ли это было хорошим знаком; однако Скрябин – после того как чуть было не взорвал себя и две машины сталинских охранников вместе с собой, – не считал возможным переживать из-за такой ерунды. Да и ждать ему пришлось недолго; минут через пять в приемной зазвонил внутренний телефон, и секретарь, выслушав, что ему сказали, кивнул Коле: «Можете войти».

Человек в светлом кителе оказался гораздо меньше ростом, чем представлялось Николаю, прежде видевшему Иосифа Виссарионовича лишь издалека: сидящим в правительственной ложе МХАТа или стоящим на трибуне Мавзолея во время первомайской демонстрации. При поверхностном взгляде никакой грозной величественности в Хозяине даже и не просматривалось. Седина в прическе и в усах, странно согнутая левая рука, явно плохо действующая, отчетливо проступающие оспины на лице – всё это мало походило на известные всем парадные портреты Вождя. Но Коля ничуть не обманулся этой зримой обыденностью; слишком уж ясно ощущалась сила, исходящая от этого немолодого мужчины: дважды вдовца, отца троих детей – и безраздельного правителя шестой части мира.

– Присаживайтесь, товарищ Скрябин. – Сталин указал рукой, в которой была зажата нераскуренная пока трубка, на стулья, стоящие вдоль длинного стола.

За этим столом, как загодя объяснил Николаю отец, сидели во время заседаний члены Политбюро, причем все по одну сторону: спиной к стене, лицом к окнам – и к широкому проходу между окнами и столом. По этому пространству, как по небольшой аллее, Сталин медленно ходил туда-сюда, пока его сановники выступали с докладами. Однако сейчас Хозяин и сам устроился за столом, во главе которого для него стоял чуть более высокий, чем для остальных, стул. В глубине кабинета имелся также письменный стол самого Иосифа Виссарионовича, а чуть поодаль находилась дверь, ведущая в личные покои Вождя.

– Спасибо. – Коля сел и положил перед собой на стол свою папку.

– Насколько я понял, вы хотите сообщить мне нечто важное. – В тоне Сталина не было даже намека на вопрос. – Насколько я понял, дело касается аэроплана «Максим Горький», разбившегося в мае.

– Совершенно верно. – Николай подавил желание развязать тесемки на папке, чтобы извлечь ее содержимое; момент для этого еще не наступил. – Я учусь на юридическом факультете МГУ. – Сталин слегка кивнул, давая понять, что это ему уже известно. – И в течение месяца я проходил практику в Народном комиссариате внутренних дел.

– У товарища Ягоды.

– Да, можно сказать, что у него.

– И за это время вам с вашим другом удалось раскрыть дело о гибели Максима Горького?

«Он и про Мишку знает, – констатировал Скрябин. – Впрочем, ничего другого и ожидать не следовало».

В желтых глазах Сталина читалась откровенная насмешка, но не это напугало Колю, а то, как человек с трубкой произнес гибель Максима Горького– будто речь шла не о летающей пропагандистской машине, а о самом классике советской литературы – живомклассике. А между тем фотографию Горького (писателя, не самолета) Скрябин видел в «библиотеке», и на этом снимке за спиной классика отчетливо просматривалась черная тень.

– Нам просто повезло. – Скрябин чуть запнулся. – Если только слово везениеуместно в данном случае.

Сталин раскурил, наконец, трубку, встал из-за стола и начал прохаживаться вдоль окон. Шаги Хозяина, обутого в сапоги из мягчайшей кожи, были совершенно бесшумны, и самым громким звуком в кабинете являлось тиканье больших настенных часов.

– Ну, что же. – Усатый человек остановился у того конца стола, где сидел Коля. – Пора вам, товарищ Скрябин, выложить карты на стол. Точнее, не карты, а то, что вы принесли с собой в вашей папке.

– Вы правы, Иосиф Виссарионович, – согласился Николай, но тут же спохватился: – Или, быть может, мне следует называть вас товарищ Сталин? Не сочтите это за дерзость, но я и вправду не знаю, как лучше к вам обращаться.

– Товарищ Сталин не гордый. – Хозяин кремлевского кабинета усмехнулся. – Он на любое обращение откликнется.

– Тогда, Иосиф Виссарионович, взгляните на это. – Коля взялся за концы завязанной бантиком тесьмы. – Только очень вас прошу: не прикасайтесь руками к тому, что увидите. Вам это предупреждение может показаться странным, но, когда я объясню, в чем дело, вы всё поймете. – И, потянув за завязки, студент МГУ жестом фокусника раскрыл папку.

Сталин встал у Николая за плечом, и тот не мог видеть выражения его лица. Однако по воцарившемуся молчанию легко было понять, что Хозяин, по меньшей мере, удивлен: в папке поверх конвертов с фотоснимками и исписанных листов бумаги лежали три пачки папирос «Беломорканал».

– И что это значит? – Сталин, пренебрегая предостережением, потянулся к папиросам, но Николай быстро сдвинул папку в сторону и произнес резко:

– Не трогайте!

– Они что – отравлены? – В голосе Хозяина Коле послышалось скрытое удовлетворение.