– Если «объект зет» – это некое хранилище документов на Лубянке, то да: в тех документах я почерпнул большую часть информации. Но она лишь подтвердила то, что и прежде мне было известно из другого источника: в результате эксперимента, проведенного инженером Филипповым в 1903 году, между нашим миром и
– Неверное название, – покачал головой Сталин и вновь глянул на своего посетителя в упор. – Называйте это
«
– Да, Иосиф Виссарионович, такое название больше подойдет. Через этот
Николай замолчал, не сводя глаз с Хозяина.
– Всё это очень интересно, – произнес тот. – Но, полагаю, вы сообщите мне, товарищ Скрябин, какой
– Не только скажу, но и покажу его вам. – И Коля вытянул из-под стопки фотографий листок бумаги: пожелтевший и когда-то наверняка свернутый во много раз.
Сталин взял бумагу, и как будто короткая судорога пробежала по его лицу: он тоже знал этот почерк.
9
Великий князь Николай Михайлович был привилегированным узником. В камере, которую он занимал в Петропавловской крепости, имелись стол, стулья, чернильница и ручка. Даже ту тетрадь в кожаной обложке, которой суждено было стать последним из его дневников, у него не отобрали. Оно было и понятно: новые хозяева «Ярополка» рассчитывали заполучить все до одной его записи.
И это, похоже, более всего тревожило великого князя. А между тем тревожиться он должен был бы совсем о другом. Слишком уж сытно его накормили сегодня утром, слишком уж старательно отводил глаза надзиратель, принесший ему еду… Даже кот Николая Михайловича – белый пушистый красавец, – и тот, казалось, чувствовал неладное. Он сидел на краю подоконника в позе, выражавшей крайнее напряжение, и даже не отмахивал хвостом по своему обыкновению.
Великий князь взглядывал время от времени на своего любимца – но смотрел на него, явно думая о другом. Сидя за столом, он выводил на последней странице своей тетради:
Тут Николай Михайлович прервался; видение – на удивление схожее с реальностью – посетило его. Он, как наяву, увидел перед собой человека в длинных одеждах, с коричневым от загара лицом, с глубокими поперечными морщинами на лбу. Человек этот – ему можно было дать и сорок лет, и семьдесят, – произнес что-то на неизвестном великому князю языке. Но Николай Михайлович взял с собой переводчика и незамедлительно услышал те же слова по-русски:
– Им нужно пятьдесят лет. Два года и четыре цикла по двенадцать, – вот что сказал тибетский монах, к которому великий князь добирался почти четыре месяца.
А затем видение исчезло так же быстро и внезапно, как появилось. Так что перо великого князя лишь на миг зависло над бумагой, а затем он продолжил писать – мелким твердым почерком:
И Николай Михайлович, изо всех сил стараясь сдерживать свой гнев – не на большевиков он гневался, на самого себя, рассказал о том, для чего именно двоедушники понадобились Той стороне. Едва только он закончил, как по коридору каземата загрохотали тяжелые шаги. Второпях великий князь вырвал исписанный лист из своей тетради, свернул его в несколько раз и позвал кота:
– Вальмон, иди сюда!
10
– Следовало предположить, что именно для этого всё и затевалось, – сказал Сталин; он сидел, положив ладонь на дважды перечитанное им письмо великого князя. – А от пятидесяти лет теперь осталось только восемнадцать… – И тотчас, без перехода, Хозяин спросил: – Сколько вам лет, товарищ Скрябин?
– Девятнадцать, – соврал Коля, страшно смутился и добавил: – Исполнится шестнадцатого декабря.
– Стало быть, у вас тоже день рождения в декабре, – констатировал Иосиф Виссарионович и вновь без всякой преамбулы задал вопрос: – И что можно Врагу противопоставить?