– Что касается двоедушников, то тут, боюсь, что-либо противопоставить очень сложно, – сказал Коля. – Эти создания будут до конца действовать в рамках
Еще до того, как Хозяин заговорил, Скрябин по одному его мимолетному выдоху понял, что тот скажет.
– Нет, – произнес Сталин, – такой возможности не имеется.
«Карлик, – только и подумал Николай, – он изъял из бумаг инженера самую главную их часть – чертежи и расчеты. А уж остальное дозволил забрать Кобе…»
– Тогда, – проговорил юноша вслух, – придется создать сверхмощную бомбу – такую, какой человечество пока не обладает. И вдобавок – обнаружить местонахождение
Некоторое время они со Сталиным молча сидели друг против друга. Потом Хозяин произнес:
– Похоже, о Семенове помним теперь только мы с вами. Может, всё дело в том, что мы оба видели того
«Неужто все остальные позабыли о Григории Ильиче?» – изумился Коля, но, уж конечно, не стал брать под сомнение слова Хозяина. Чуть подумав, юноша произнес:
– Полагаю, тут иная зависимость. Мы по той же причине смогли запомнить Григория Ильича, по какой сумели увидеть
Сталин хмыкнул, но видно было, что эти слова ему понравились.
– Вы не рассказали мне, – проговорил он, – как Семенов закончил свою жизнь, и не объяснили, что именно эти папиросы делают с людьми. Я ведь сам – курящий человек, мне интересно,
– Хорошо, обо всём – по порядку.
И Николай принялся рассказывать о своем подземном приключении. Когда он закончил, Хозяин кивнул, словно чего-то подобного и ждал.
– Уточняющий вопрос. Когда именно его не стало? – Он указал трубкой на фотографический портрет Семенова. – Можете точно назвать мне время?
– Вчера между шестью и семью часами вечера, – не задумываясь, ответил Николай.
Сталин откинулся на стуле, и лицо его приняло – поразительное дело! – умиротворенное выражение. Скрябин ожидал чего угодно, только не этого. Неудивительно: ни один человек на свете не ведал, что вчера вечером – примерно без четверти семь, – выматывающая тревога, более двух месяцев терзавшая Сталина, вдруг пропала. И он испытал одно из самых счастливых мгновений в своей жизни – мгновение освобождения от страха. Только до сего момента не знал, какое именно событие его вызвало.
– Хорошо, что вы и это запомнили, – сказал Хозяин и посмотрел на три пачки папирос, лежавшие в Колиной папке.
11
– Что будет, – спросил Сталин, – если я вызову сейчас Поскрёбышева и предложу ему взять одну из этих пачек?
– Я не знаю, что будет, Иосиф Виссарионович, – признался Коля. – Но, боюсь, ничего хорошего с вашим секретарем после этого не случится.
Ровно через минуту несчастный Александр Николаевич уже стоял в кабинете Вождя и вертел в руках одну из квадратных папиросных коробочек.
– Можете идти, – произнес Сталин, обращаясь к секретарю, и тот, сунув подаренный «Беломор» в нагрудный карман, направился к выходу из кабинета.
«Что же Александр Николаевич сотворит?» – в смятении подумал Коля, и перед ним промелькнули два воспоминания: одно – вчерашнее, другое – двухмесячной давности. Они были яркими, и студент МГУ еще находился под их впечатлением, когда Поскребышева на полпути к дверям вдруг повело в сторону – возле одного из огромных, задернутых легкими шторами окон.
Скрябин понял, что сейчас произойдет (
А с Поскрёбышевым творилось неладное. Виляющей походкой он подошел к окну и прямо через штору ткнулся в стекло головой. Ткнулся сильно: раздался звон если не разбившегося, то, по крайней мере, основательно треснувшего стекла. Но это было только начало.
Сталинский секретарь наклонился, подлез под штору – именно