Ордынская броня Александра Невского

Над заснеженной долиной Днепра в морозной дымке сияло яркое февральское солнце. Был полдень. Над левым низменным берегом реки, покрытым сотнями юрт и кибиток курились дымы тысячи костров. Десять тысяч воинов монгольской державы, пришедших сюда под рукой хана Менгу, встали станом почти напротив Киевских высот у Песочного городка. Хан, въехав на невысокий пригорок, в окружении своих нукеров и тысячников, с вожделением и любопытством взирал на древнюю столицу Руси, как взирает небогатый, но полный надежд молодой человек, на сказочно богатую и красивую незамужнюю женщину или вдову. В ярких лучах зимнего солнца сияли золотом и серебром многочисленные купола и главы соборов, словно парившие над городом и озарявшие его отраженным солнечным светом. Казалось, тысячи солнц светились над городом. Всеми цветами радуги сияли стены храмов. Бесчисленные городские строения с причудливыми, островерхими формами кровель грудились вокруг них. Великолепные строения были гармонично размещены на горах, их спусках и подъемах, в долинах малых рек. Крепкие стены с величественными воротными вежами окружали Киев несколькими поясами. И весь этот сказочный город в небесной голубизне вознесся над долиной Днепра на высоте птичьего полета и даже выше. Озирая град, Менгу причмокивал, предвкушая удовольствие, покачивал головой, улыбался, щурил раскосые глаза в ярком свете солнечных лучей. Он ожидал возвращения посольства. Послы уехали еще вчера и, видимо, вели долгие переговоры с князем Михаилом. Хан предлагал князю и гражанам открыть ворота и выплатить дань в размере одной десятой части всех богатств, которыми владели киевляне. За это он обещал сохранить Киев и оборонять его от всех врагов. Ответа не было, но хан ждал ежечасно.

Лишь после полудня послы возвратились. Хан ждал их уже в своей большой юрте, попивая кумыс, и, поедая горячую баранину, жирные куски которой плавали в небольшом чане, поставленном перед ним. Отогревая в бараньем соку застывшие на февральском морозе пальцы, вместе с ним лакомились бараниной и три его любимых тысячника. Они сидели на толстой войлочной полсти и овчинах, поджав ноги под себя, и неторопливо разговаривали, обсуждая дела. Однако было видно, что хан нервничает. Но вот нукер доложил о том, что послы прибыли, и хан велел немедля впустить их. Когда те вошли в шатер, то сразу опустились на колени, склонив головы. Менгу без слов понял, что киевляне ответили отказом, и, изменившись в лице, почти шипя, изверг слова ненависти и оскорбления.

* * *

Новый 6748 год от Сотворения Мира (март 1240 года от P. X.) принес новые тревоги и заботы новгородцам. Большая татарская рать собиралась в Южной Руси, и все говорили, что татары хотят идти на Киев. Князь Михаил Всеволодович бежал из древней столицы со своей дружиной «предъ татари въ Угры», оставив ее на произвол судьбы. Еще ранее бежал к уграм его сын Ростислав. Воспользовавшись обстоянием, князь Ростислав Мстиславич Смоленский пришел в Киев со своим полком и занял киевский стол. Но против Ростислава ополчился теперь Даниил Романович Галицкий. Угроза неизбежной опасности и общей погибели нисколько не смущала русских князей.

Из всех известий, приходивших с юга, лишь одно в который раз доставило чувство досады и злости Гориславу — это бегство из Киева князя Михаила. Именно оно убедило его в правоте ранее принятого решения никогда более не служить князю, бросившему свой народ в самую тяжелую годину. Горислав теперь точно знал, что здесь, в Новгороде, его дети, его соратники, его новый господин и князь и он, если придется, будет драться за них не жалея живота. И еще одно понял старый воин: здесь живет та, кто является светом его очей, чаяньем его души и исполнением надежд. Он теперь часто видел ее на княжеском подворье и знал, чем она занята. Узнал ее имя, расспросил, как мог, о ее прошлой жизни от старых княжеских слуг и гридей и сильно удивился тому, когда уразумел, кто она и откуда. Все было странно в ней. Не похожа она была на тех женщин, что ранее окружали его. Встречаясь во дворе или в храме, они кланялись друг другу, но его взгляд и приветствия, казалось, смущали ее. И потому он стал искать возможности для встречи на стороне. Внимательно следил за тем, когда и куда она уезжает или уходит, и пытался под любым предлогом оказаться где-то недалеко от нее.

Уже почти месяц не видел он детей и однажды в марте, решил на ночь съездить в Новгород и навестить их, а утром возвратиться на Городище. Уже стемнело, когда Горислав подъехал ко двору тестя и постучал в ворота. Отворил младший шуряк, казавшийся заспанным. Услышав голос и, увидев свояка[146], как-то виновато улыбнулся и шмыгнул носом.