Неле бодро шла по дороге, прошла мост над Волховцем, затем свернула на тропинку и через двадцать минут, после того, как оставила Городище, вошла в лес. Прохладная и светлая сень его, аромат свежей листвы, шорох ветвей под ветром, птичий гомон, приняли молодую женщину в свои объятья и окружили ее. Какое-то время она ходила близ опушки, пытаясь узнать место и отыскать черничник. Еще через четверть часа, послушная какому-то внутреннему чувству, она набрела на то самое место, где когда-то познакомилась с Феодором. Тихо шумели золотистые сосны под ветром, поскрипывала какая-то старая ветвь да в отдалении постукивал дятел. Неле увидела, что сильно разросшийся за эти годы черничник уже оделся листочками. Казалось, вокруг не было ни души, и чувство великого умиротворения, покоя и печали охватило ее. Неле подошла к одной из сосен, обхватила руками ее смолистый ствол и прильнула щекой к ее прохладной ароматной коре. Слезы навернулись ей на глаза. Так простояла она какое-то время, совершенно отрешившись от всего мира и, обратясь к Творцу с вопросом, почему он лишил ее любимого человека. С другим же, который любил ее, Бог не позволил обрести всего того, что имеет на земле почти каждая женщина.
Вдруг услышанное ею какое-то легкое движение на поляне заставило ее сердце сжаться от испуга. Неле резко обернулась, опершись спиной на ствол сосны. Но в следующий миг испуг отступил, ибо она увидела на другом краю поляны знакомого ей княжеского рыцаря с Городища, того самого, который уже давно, как она заметила, высматривал ее и следил за ней. Приглядевшись, она узрела, что тот недвижим и у же, верно, давно здесь. Так простояли они минуту или две, не двигаясь с места. Затем он поклонился ей и медленно пошел навстречу, ведя коня за повод. Подойдя и остановившись в нескольких шагах от нее, посмотрел ей в очи. Неле заметила, что в его глазах нет угрозы. Печаль, тоска и затаенная страсть светились в них. Косой шрам, пересекавший его лицо, слегка порозовел. Он снял шапку, обнажая лысеющий лоб, буйные пряди русых волос с сединой, и молвил:
— Не имамь живота без ти ясноокая.
Конь фыркнул и тихо заржал, нарушая тишину леса. Она подошла и провела пальцами и ладонью по его волосам. Он склонил голову и со всей силой руками обхватил ее, прижимая к себе. А она, слабея всем телом, щекой ощутила его страстные нежные губы и щекочаще-колючий плен бороды и усов.
Весна миновала, и на смену ей пришло нежаркое северное лето. Стоял яркий июльский день. Куры кудахтали и гребли лапками землю, склевывая мелкие камешки и семена растений. Громко гоготали гуси у Волховца. В лугах у речки пасся княжеский табун. На берегу Волхова ходило стадо городищенских коров, быков и овец. Спокойно и, казалось, мирно текла жизнь Великого Новгорода.
К полудню к полуоткрытым воротам княжеского городка прискакало шесть всадников. Трое из них были вятшие новгородские мужи — Судимир со Славны, Гавриил Алексич и Збыслав Якунович. Сторожа беспрепятственно пропустила их в городок, и через пять минут новгородцы уже стояли перед князем Александром на дворе княжьего терема. Князь, оповещенный отроком, оторвавшись от чтения «Иудейской войны», оставив и поцеловав слушавшую его со вниманием Александру, быстро надел сапоги и вышел во двор. Спускаясь по ступеням высокого гульбища, увидел новгородцев. Те кланялись и приветствовали князя. Он отвечал и, подойдя ближе, по их встревоженным лицам сразу понял, что в Новгороде случилось что-то.
От лица всех заговорил Судимир. Новгородцы просили князя неотложно быть на Ярославле дворе. Там собирался совет вятших новгородских мужей и господы во главе с самим владыкой Спиридонием. В Новгород прибыло посольство от свейского короля Эрика Картавого. И, судя по всему, известия, которые собиралось довести посольство, были нерадостные. Папа римский уже год назад объявил крестовый поход против Руси. На этом Судимир замолчал, но продолжил Гавриил Алексич. Он напомнил, что свей уже третий год успешно воюют землю суми и еми и обращают язычников в латинскую веру. В землях еми свей построили сильный град-замок Тавэстхюс (Тавэстборг). Сейчас их рати уже приблизились к новгородским землям, населенным корелой. Но, крещенные еще Ярославом Всеволодовичем, корелы римлян к себе не пустят, да и новгородцам свои земли отдавать не следует. Значит, не иначе, как быть войне. Князь Александр, уже неоднократно слышавший эти известия, лишь молча и в знак согласия несколько раз кивнул головой, тяжело вздохнул и перекрестился. После этих слов и этого вздоха все помрачнели ликами и, творя крестное знамение, переглянулись. Александр велел немедля седлать коней и собирать малую дружину, а сам пошел по ступеням крыльца вверх, чтобы одеться для приема свейских посылов.