Ордынская броня Александра Невского

Горислав, заводя коня во двор, поприветствовал его, поинтересовался, как идут дела, как здоровье детей и родителей. Тот отвечал, что все слава Богу, и быстро возвратился в дом. Что-то странное, как показалось Гориславу, было в словах и в поведении шурина. Он, отогнав плетью забрехавшего было пса, завел коня во двор, расседлал. Никто не вышел к нему навстречу, хотя раньше выходил Алекса или теща. Неторопливо отер попоной влажные от пота шею и грудь коня, затем укрыл его ею же. Седло со стременами, потник бережно сложил здесь же на сеновале. Не торопясь, прошел в дом. Шестое чувство ему подсказывало, что обстановка как-то изменилась. Он догадывался, что могло произойти… Войдя в дом, перекрестился на образа. В покоях царила полутьма, ибо многие спали. У печи хлопотала теща, что-то накрывавшая ему на стол. Горислав приветствовал ее и тихо прошел к детям. Младшие уже спали, но старшая дочь еще не спала и, услыхав отца, тихо поднялась, села на постели, обняла его обеими руками. Они поцеловались. Затем он тихонько расцеловал младших, перекрестил их всех, уложил дочь и тихо вышел. Нет, он не был удивлен, когда увидел Антонину, стоявшую у печи с распущенными волосами и накинувшую на плечи платок поверх тонкой белой рубахи. Она была одна. Ничего не спрашивая, он подошел вплотную. Долго смотрел ей в глаза, затем молча обнял и поцеловал ее в ланиты. Она, смутясь, неловко отвечала ему. Они сели к столу. Она налила ему большую чарку крепкого меда. Он попросил ее выпить с ним, и она, послушно встав из-за стола, принесла из чулана крынку медовухи и налила себе немного. Они выпили за встречу, ведь уже немногим более двух лет не виделись и не сидели вместе…

Антонина постелила ему в сеннике[147]. Укрыла его теплой полстью и сверх нее набросила большой овчинный тулуп. Затем ушла на некоторое время и возвратилась часа через пол. Он не спал еще и услышал легкие шаги ее босых ступней. Скинув рубаху, она, уже нагая, быстро залезла к нему под покрывало и, прижавшись всем телом, стала согреваться. Горислав слышал, как тревожно и гулко стучало ее сердце. Обнял ее, чтобы она согрелась. Хмель бродил в его голове, но сердце его было спокойно и холодно. Даже прежнего чувства ревности не было в душе. Через какое-то время она начала ласкать его, но сон уже смежил ему очи. Он повернулся на другой бок и погрузился в сновидение. Ему виделась та, другая женщина с большими синими глазами, которая тревожно И с любовью смотрела на него…

Он проснулся, когда светало. Антонина еще спала, свернувшись клубком, как кошка, и повернувшись к нему спиной. Горислав быстро встал с постели, накинул исподнюю рубаху, вышел во двор, умылся холодной водой, оделся. Вошел в дом. Теща хлопотала у печи, раздувая огонь. Антонина, видимо, еще не поднялась. Он прошел к детям. Те еще спали крепким утренним сном. Однако, когда отец начал целовать их, они проснулись. Сын повис на шее у отца и стал просить покатать его на коне. Затем к деснице прилипла младшенькая. Смахнув скупую отцовскую слезу, он погладил и поцеловал их светлые головки. Затем выложил им всем троим гостинцы на постель, еще раз расцеловал и погладил по волосам младшую, перекрестил всех и вышел во двор. Испив воды, заседлал коня и натощак выехал со двора. Стояло холодное мартовское утро. Он дал жеребцу шпоры и погнал его по оледенелой деревянной мостовой, оглашая малолюдную утреннюю улицу стуком кованых копыт.

Через полтора часа он был уже на княжеском Городище. Подъехав ко княжескому двору, заметил, что остуда его собирается ехать куда-то, видимо по делам, ибо были уже готовы и сани. Горислав не подал виду, оставаясь в стороне, заговорил с одним из знакомых гридей, но коня не расседлал. Через десять минут, сани выехали со двора, а он, как будто по своим делам минут через пять поехал следом. Проехав ворота городищенского града, увидел, что сани пошли одесную к берегу Волхова, и он, неторопливо, направил коня туда же. Через десять минут сани сошли на заснеженный лед реки, и Горислав понял, что его ненаглядная держит путь в сторону Юрьева монастыря.