Ордынская броня Александра Невского

Августовская ночь покрыла землю. Гудела и гуляла вся округа. По множеству огней в окнах, костров, зажженных молодью близ княжеского Городища, на околицах слобод по приглушенным крикам и песням, доносившимся издалека, было видно и слышно, что народ пьет и ликует. Еще когда было светло, возницы по настоянию подоспевшей вслед ключницы выпрягли лошадей, и все как один, не спросясь, оставили мельницу, пешком отправившись гулять на княжеский двор. Старый мельник ускакал на своем мерине вслед за ними, «аки за помочью», и тоже пропал. Смеркалось. Молодой сын мельника, засыпав ток зерном до верха, долго и беспокойно ходил кругами, словно поджидая отца. Затем негромко выматерившись, отвязал от коновязи одну из лошадей княжеского обоза и как был, без седла ускакал «сыскати отьца». Мельница и мельничный двор обезлюдели. Только фыркали лошади у коновязи, перетирая зубами сено, где-то побрехивала собака, на курятнике кудахтали куры, да воды речки с журчанием крутили, поскрипывавшее колесо мельницы. Близилась полночь. Неле становилось страшно одной. Но тут послышался стук копыт. Женщина вышла на крылечко дома и увидела, как верховой сошел с коня, звеня доспехом. На поясе его был длинный воинский меч. Она поняла, что приехал ее желанный. С криком радости бросилась к нему и прыгнула на руки кошкой. Он подхватил ее под бедра, слегка уколов усами, расцеловал устами пахнущими медом, ибо уже успел испить крепкого с содругами. Закрутил, сдавив всю в своих объятиях, так, что чуть не остановилось дыхание, понес в опустевший полутемный дом…

Яркие звезды высеребрили и наполнили жизнью небосвод. Луна пролила свой волшебный свет на озера, реки, поля и луга Русской земли. И наступила теплая, чудная августовская ночь, наполненная радостью встречи после томительных ожиданий. Мельники так и не возвратились. Через час он и она поднялись со сдвинутых лавок, и, обнявшись, пошли на мельницу. Он, увидев, что дело стало, вновь засыпал жерлину тока до верха. Затем лопатой, наполнил четыре пустых мешка мукой и поставил их у стены. Отряхнув длани рук от муки, опять обнял ее. Целуя, повалил на мешки с зерном, задрал летник и рубаху на бедрах. Они вновь отдались друг другу. Так прошла та теплая и такая желанная для них обоих ночь.

А утром, с рассветом, Горислав, заседлав коня, велел Неле запереться в доме и поспать, а сам ускакал, обещая, что не менее, чем через час мельники и возничие будут здесь живыми или мертвыми. И действительно, не прошло и часу, как Неле, пробудившись на мгновение, услыхала пьяные голоса старого мельника и работников, принявшихся за дело, и вновь уснула крепким сном.

* * *

Образ уходящего Ратмира не оставлял думы его друга и господина князя Александра. Князь все корил себя и просил у покойного друга прощенья за то, что не заметил, в каком положении оказался тот в невской сече, когда был окружен со всех сторон свеями и дрался насмерть, прощаясь с жизнью. Правда, и сам князь был оглушен тогда в схватке с предводителем свеев, и все мысли его были только о том, как сокрушить врага. Но все же он чувствовал себя виноватым перед Ратмиром и упрекал себя за то, что когда-то, после бегства Елены в Медвежью Голову, был холоден к нему. Покойного Ратмира привезли, отпели и положили рядом с храмом Спаса на Нередице.

Родных у покойного в Новгороде было немного, но княжеского меченошу хоронила почти вся дружина. Русичей, погибших в стремительной и отчаянной невской сече, было немного — двадцать пять воев, из которых семеро были ладожане. Из вятших новгородцев же пали: Константин Лyготинич, Юрята Пищинич, Наместа, Дручила Нездылович сын кожевника. Князь Александр велел Збыславу Якуновичу составить точный список павших с их христианскими именами, затем самолично вписал туда имя раба Божиего Михаила-Ратмира. Сам отвез владыке Спиридонию и передал для записи список этих имен в синодик на вечное поминовение в церквах и монастырях Новгородской земли. С той поры на протяжении веков стала звучать в новгородских храмах поминальная молитва:

— Покой, Господи, избиеныхъ на Неве от немець при великомъ князе Александре Ярославиче: и княжихъ воеводъ, и новгородскихъ воеводъ, и всехъ избиеныхъ братии нашей…

Что же касается поверженного ворога, то здесь князь Александр поступил благородно и справедливо. После сечи отвел полки от берега и, укрепившись на высоком мысу, позволил свеям собрать всех своих покойников. Свеи, емь и мурмане на лодках свозили убиенных к трем своим шнекам, на которых Меша с новгородскими плотниками посек все снасти и мачты. Как подсчитали русичи, вороги тогда погрузили на корабли поболее чем триста погибших воев и вятших мужей. Всех же остальных, видимо трупия побитой еми, «бесщисла» закопали у берега и на склоне холма, лишь обозначив места захоронений деревянными крестами. Как сообщила потом морская сторожа Пелгуя, латиняне довели три свои шнека с покойниками до моря, и там, где начались глубины, просекли борта кораблей и потопили их. Остальные свейские шнеки ушли на запад в море, и более их не видели.