Ордынская броня Александра Невского

Вспоминая прошлое и поход за Днепр, с восторгом стал писать он о том, как русичи шли в Поле навстречу врагу, порой не понимая, как погибельно и далеко оторвались от родной земли: «Игорь к Дону вои ведетъ. Уже бо беды его пасетъ птиць по дубию; волци грозу въсрожатъ по яругамъ; орли клекотомъ на кости зверя зовутъ; лисици брещуть на черленыя щиты. О Руская земле, уже за шеломянемъ еси!».

Вспомнилось, как накануне сечи на Калке нахмурилось небо, и подул сильный степной ветер с юго-востока. «Се ветри, Стрибожи внуци, веютъ с Дону стрелами на храбрыя полкы Игореви. Земля тутнетъ, рекы мутно текуть; пороси поля прикрываютъ; стязи глаголютъ — половци идуть от Дона и от моря…» — записал Горислав. Затем подумал над словами «веютъ с Дону», представил себе, что Каяла ведь несравненно дальше от Сурожского моря, чем Калка. Дальше, пожалуй, верст на четыреста. Тогда соскреб с листа слова: «с Дону», и написал: «веютъ с моря».

Далее писалось легко. Но писал он не один день. Обдумывал каждое слово, каждое выражение. Поздней осенью служба отнимала не много времени у воев княжеского двора. Часто, когда Горислав возвращался из сторожи или с дозора, то встречался с Неле. Если же она была занята, то, несмотря на усталость, брал с собой листы пергамена, перья, чернила и уходил в оружную палату. Через две-три седмицы писать стало его потребностью так же, как есть, или пить. Затем наступила пора, когда он уже не мог не писать более. Новый день приносил новые воспоминания, рождение новой мысли, новую легкость пера.

Великой тревогой и тяжелыми мыслями были полны душа и голова новгородского князя. Уже не первый месяц, как не было покоя Александру Ярославичу от известий, что приходили с псковского и ливонского рубежа. Никакие уговоры владыки Спиридония уже не удерживали псковского посадника Твердилу и его сторонников от грабежей и насилий на рубежных новгородских землях. Ливонские немцы и чудь также не раз переходили Нарову и грабили новгородские веси и русский люд — смердов и купцов. Князь неоднократно обращался к новгородским мужам, пытался созвать вече, чтобы как-то решить дело. Но все его устремления оставались без ответа. Александр отписал батюшке Ярославу Всеволодовичу во Владимир. Тот ответил не сразу, ибо грамотьца пришла на Городище только в ноябре. Ответ великого князя был категоричен и суров. Терпеть насилие латинян — немцев и чуди, псковичей и других русских переветников, мириться с вседозволенностью новгородцев для великого князя Ярослава Всеволодовича было бесчестьем. В письме он напоминал сыну, как двенадцать лет назад он оставил их малолетних — его и Феодора с дядькой во враждебном ему Новгороде. Тогда дела были еще хуже. Сам же с семьей уехал в Переславль-Залесский. Однако Господь, проведя народ через муки и страдания, выправил все, и Правда Божия устояла. Великий голод и смута посетили тогда Новгородскую землю. Десятки тысяч жизней положены были на алтарь, но князья владимиро-суздальской земли все одно приняли новгородский стол. Он же — Александр теперь первый из них. Господь днесь даровал ему победу над римлянами. И сейчас, когда сомневаться нельзя, он — новгородский князь, уже народом прозванный Невским, усомнился в своей правоте. Великий князь-батюшка требовал «не медлити». Ежели новугородцы не пойдут на ливонских немцев и псковичей, то князю Александру уходить всем двором в Переславль. «Тою же зимою отъеха князь Александръ из Новагорода к отцю в Переяславль с материю и с женою и со всемъ дворомъ своимъ, расорившися с новогородци», — записал летописец Юрьева монастыря.

На Городище под Новгородом Великим князь оставил лишь тех, кто доброй волей согласился и мог оборонить княжий город, сохранить княжеское добро. Таковых оказалось восемьдесят человек. Во главе их князь поставил опытного воя Горислава-козлянина, назначив его детским. Многие новгородцы и женки из княжьего двора согласились по-прежнему служить на Городище. Здесь оставлены были большие запасы ржи, пшеницы, муки, сала, крупы, сена. Рядом пасся табун лошадей в пятьсот голов, ходило большое коровье стадо, сотни овец и свиней, гуляли стаи гусей и уток. Опытный тиун и огнищане следили за княжеским хозяйством: мельницами, ригами, амбарами, клетями. Счет всей прибыли и растратам княжеского добра вела зоркая и дотошная ключница.

* * *