Ореховый Будда

— Лучше шею трогай. Сзади, ниже волос. Самое важное место… Но есть страх того более ценный, без которого тебе не прожить жизни сполна. Это страх сбиться с Пути. Он всегда поможет тебе, если ты заблудилась. Заставит найти дорогу. А еще есть страх потерять душевный мир. Нет ничего хуже, чем если внутри тебя поселился раздор, и одна половина твоей души станет презирать или ненавидеть другую. Бойся этого больше всего на свете, никогда не совершай поступков, которые заведут тебя в подобный ад. Лелей этот страх, как великую драгоценность, и он тебя спасет… Подумай про это и скажи, когда будешь готова.

— Да вроде понятно, — сказала Ката. — Кто не боится в лесу заблудиться — сгинет. А про душевный покой оно и у Марка-апостола сказано: «Кая бо польза человеку, аще приобрящет мир весь, но отщетит душу свою?»

— Что ж, можно сказать и так. Но у христиан главный из полезных страхов — страх перед Богом, а у нас — перед собою. Потому что последователь Мансэя считает хозяином своей жизни самого себя, а не высшую силу. Но распоряжаться собственной жизнью человеку мешают страхи мелкие, стыдные и вредные. От них ты должна избавиться. И тут есть несколько твердых правил…

Ката повернула к нему голову, чтоб не пропустить ни единого словечка, из‑за этого не заметила рытвину, спотыкнулась и растянулась во весь рост, да так важно, что проехала по земле носом. Села, вытерла рукавом красную юшку, немножко поругалась с болью: отстань‑де, дура, не до тебя! Оказалось, что от ругани боль сжимается не хуже, чем от уговоров. Этим открытием, способным обогатить учение Третьей Ступени, Ката немедленно поделилась с Учителем. Тот похвалил, сказавши: «Твоя боль принадлежит только тебе. Это твоя собака. Если ты видишь, что плетку она понимает лучше ласки — что ж, лупи».

И продолжил:

— Правило первое. Никогда не пугай себя тем, что еще не случилось, а лишь может случиться, ибо воображаемые ужасы отравляют кровь и ослабляют душу. Случится беда — воюй с ней или учись у нее, а заранее бояться ее нечего.

Ученица кивнула:

— Это и у нас говорят: неча умирать раньше смерти.

— Кстати вот тебе правило второе. Умирать не бойся.

— Легко сказать! Кто ж этого не боится? Авенир говорит: «Страшна не смерть, страшно умиранье».

— Твой Авенир глупец. Чтоб я больше про него не слышал, — строго молвил дед Симпей. — Умирать не боится всякий, кто преодолел нынешнюю, Четвертую Ступень. Это легко. Сейчас увидишь. Остановись‑ка. Повернись ко мне.

Он взял Кату двумя руками за шею, сжал пальцы, и всё вокруг стало черным, чернота эта закрутилась — быстрей, быстрей, быстрей, утянула в воронку, подбросила вверх, и понесла, понесла неведомо куда, так что захватило дух, а потом и духа не стало. Ката больше не дышала, но ей это было и не нужно. Наверху вспыхнула белая точка. Из нее полился свет — сначала тусклый, потом всё ярче, все ослепительней. Это была не точка, а труба, в которую Ката и влетела, стремясь выше, выше, к источнику удивительного света. Ей хотелось лишь одного — поскорее увидеть, что это там столь ослепительно сияет.

Но какая‑то грубая сила ухватила ее за ноги и потянула книзу. Ката даже закричала от негодования, видя, что свет меркнет и удаляется. От крика вернулось дыхание. Затем истончилась и чернота.

Ката лежала на спине, хлопала глазами. Над ней склонился улыбающийся Симпей.

— Вот тебе и всё умирание, — засмеялся он. — Притом худшая его часть. И чего тут бояться?

— Нечего… — медленно ответила она, садясь. — Я бы прямо сейчас померла.

— Ну и глупо. Вернешься обратно, откуда сбежала — такой же несмышленой, слепой девчонкой. Пройди честно свой Путь — и умирай себе на здоровье.

— Хорошо, — сказала Ката, медленно оглядывая поле, небо, весь серый утренний мир. Она видела всё это словно по‑другому. Как гостья, которая сегодня в этом доме, а завтра пойдет дальше — ин и ладно.

— Снимай копыта. Уже светло, пойдем обычным ходом. И продолжим ученье.

* * *

— …Со всеми остальными страхами (а их у тебя, наверно, много) мы поступим того проще. Знаешь, как защититься, если на тебя напала стая собак?

Ката удивилась:

— А разве нам можно защищаться? Мы же буддийцы, у нас ведь этот, как его, канон? Поди, собаку и палкой не треснешь? Она же на Орехового Будду не нападает, значит «исключение» не годится. Так?