Ореховый Будда

— …До сих пор я учил тебя суровости, стойкости и воздержанию. Но те, кто умеет только взнуздывать и погонять своего коня, не живут полной жизнью, а слово «мансэй», как ты помнишь, означает именно это. Люди, знающие одну аскезу, сухи, скучны и безрадостны. А конь, которого сытно кормят, везет всадника и быстрей, и веселей. Да и спотыкаться будет меньше. Верно еще и то, что аскет, умеющий лишь истязать свою плоть, перестает понимать обычных людей, а стало быть, утрачивает ясность взора. Он как филин, который хорошо видит в темноте, но слеп при свете солнца. Ты должна принимать мелкие и приятные подарки жизни — вкусную еду, красивую, ласкающую одежду, мягкую постель — без вожделения, но с благодарностью и удовольствием. Вот этому мы с тобой в Каргополе и поучимся.

Ката‑тян, слушавшая с всё большим изумлением, воскликнула:

— Дедушка, да на какие шиши? Мы нищие! Я тебе там, на поляне, говорила: «Давай возьмем серебра из разбойничьего сундука». А ты мне что ответил? «На кой нам серебро?» Даже свои четырнадцать червонцев у Павы этой поганой назад не забрал!

— На что мне четырнадцать червонцев и тяжеленный сундук серебра? — пожал плечами Симпэй. — Пока ты жмурилась и разговаривала там со своей болью, я прихватил всю мошну с золотом.

Он достал из мешка увесистую кожаную кису и позвенел ею.

— Здесь червонцев сотни две или больше. На «полную жизнь» вполне хватит.

Глаза девочки округлились.

Они спустились на дорогу, пошли к городу. Время было раннеутреннее, предбазарное, и в том же направлении шли‑ехали многие.

Потянулись дворы посада. Ката‑тян вертела шеей, поражалась, сколь тесно стоят дома, да сколь их много, да сколь длинна улица.

Впереди показался земляной вал с бревенчатой башней. Симпэй с поклоном спросил у капрала, зевавшего перед поднятой рогаткой:

— Скажи, почтенный, где тут постоялый двор?

Солдат — ему было скучно — насмешливо воззрился на оборванцев.

— Чего уж таким господам на постоялом дворе маяться? Вам за реку надо, в австерию.

И заржал по‑лошадиному.

— В Каргополе есть настоящая австерия? — поразился Симпэй.

Как быстро меняется Россия! Хотя что же удивляться? Из Архангельска в столицу через Каргополь ездят иностранные купцы. Знать, надоело им останавливаться в курной избе с тараканами, хлебать тухлые щи, запивать плохой водкой.

Расспрашивать грубого капрала дальше смысла не было, а река Онега — вон она.

Вышли на берег, увидели поодаль понтонный мост, и на том берегу, в самом деле, белел настоящий европейский дом — двухэтажный, с черным переплетом фахверка, с флюгером над черепичной крышей.

— Как терем из сказки! — сказала девочка.

— Точь‑в‑точь как в Петербурге. Внизу там должна быть зала со столами, а наверху комнаты для проезжающих. Что ж, пойдем учиться пятой ступени.

На горбатом, нерусском крыльце сидел нерусский же человек в полосатом колпаке. Подымливал длинной трубкой, позевывал.

— Кута прьоте, рфань? — сказал он сердито. — Нишшым нелься. Фон!

Швед, определил Симпэй по выговору. Должно быть из давних, еще ингерманландских пленных. Многие из них, кто пооборотистей, неплохо устроились.

И перешел на шведский:

— Не суди о нас по одежде, сударь. Я сопровождаю молодого господина, он сын богатого коммерсанта. А нищими мы одеты для экономии, чтобы не тратиться на охрану. Кто тронет оборванцев? Однако деньги у нас есть.

И сверкнул зажатым в пальцах золотым.

Хозяин сразу вскочил, сдернул колпак, сверкнув плешастой головой.

— У нас есть обычные нумера по десяти копеек, есть со столом и стульями — по четвертаку.

— А получше?

— Есть «Царский», держим для самых почтенных гостей. Rublevik.

Запрос был бешеный — чтоб поторговаться, но Симпэй не стал.

— Берем. Там же и потрапезничаем. Подавай к столу всё лучшее. Музыка есть?

— Есть скрипач, есть клавикорды. Желаете — позову русских peselniki.

— Чего он про песельников? — спросила Ката, с любопытством вслушиваясь в незнакомую речь.

Симпэй перевел.

— Давай скрипку и эти, клава… — попросила девочка. Симпэю понравилось, что она любопытна к новому.

— Еще одолжи нам слугу, чтобы проводил в лучшие городские лавки и потом доставил сюда купленное.

— Это вам на Гостиный двор нужно. Почту за честь и удовольствие сопроводить лично, — поклонился хозяин. Ему было любопытно — что за люди такие, которые выглядят оборванцами, но сорят деньгами.

Звали хозяина Яном Тьюрсеном, он попал в русский плен двенадцать лет назад, в Эстляндии. Сначала было плохо, но потом научился жить по‑русски и стало хорошо. Возвращаться домой в Швецию владелец австерии не собирался. Там, говорят, совсем бедно, денег ни у кого нет, всё забирают на войну, а король Карл сидит где‑то в Туретчине и запрещает министрам вести переговоры о мире.

— Умному и хитрому человеку в России жить выгодно, — говорил Ян, ведя постояльцев по мосту обратно в город. — Нужно только знать правила. Здесь кажется, что всё нельзя, а на самом деле почти всё можно.