Ореховый Будда

— Про «не жалко» — слова недостойные, но обитательнице Нижнего Жилья простительные, — строго ответил он. И добавил, мягче: — Если дорастешь до Второго Жилья — научу.

— Здорово! Я буду как Соловей Разбойник, да?

И пропела:

От него ли‑то от посвисту соловьяго,
От него ли‑то от покрику звериного,
То все травушки-муравы уплетаются,
Все лазоревы цветочки осыпаются,
Темны лесушки к земли вси приклоняются,
А что есть людей, то вси мертвы лежат.

Симпэй легко скинул кандалы, сжав кисти. Развязал ученице путы.

— Теперь забираем мешок и очень быстро уходим. Бегом, бегом!

Они пробежали по мосту, потом берегом мимо бестолково суетившихся, кричавших людей, потом через двор, потом лестницей во второй этаж. Спрыгнули через окно, уже с мешком.

Около гостиничной конюшни Симпэй сказал: «Подожди‑ка».

Вытряхнул овес из одного мешка, из другого. Свернул пустые, прихватил с собой.

— Бежим вон до того леса! Ну‑ка, кто быстрее!

У девочки ноги были длиннее, но он ее, конечно, сразу обогнал. Бег — тоже искусство, которому надо учиться.

До леса, где не найдут и не догонят (если будут искать и гнаться), было с половину ри.

Ступень шестая Лодейщина

В лесу стало понятно, на что дед прихватил из конюшни мешки. Ката‑то сначала подумала — снова для крыльев, ан нет.

Он сорвал с нее лазоревый камзол, златую жилетку, ободрал на батистовой рубашке рукава, велел скинуть башмаки. Вывалял их в грязи, отодрал чудо-пряжки (Ката охнула). Потом прорезал в мешке три дыры.

— Натягивай. Сюда голову, сюда руки.

Получилось рубище почти до самой земли. Так же переобрядил и себя.

Встали они друг перед дружкой двумя нищими оборванцами. Шляпы‑то треугольные с париками еще на бегу кинули.

— Так‑то лучше, — сказал. — Можно дальше идти, глаза никому не намозолим. По дорогам попрошаек много шляется.

Она потерла голые плечи, повздыхала. Жалко было одежной красоты.

— В мешках, конечно, быстрым бегом не побегаешь и даже быстрым ходом не походишь, — продолжал сам с собой разговаривать Учитель, — так что пойдем попросту, медленно. Куда нам торопиться?

— Ванейкин с солдатами потопли. Может, уйдем подальше, да сызнова приоденемся? Ты говорил, карету наймем, до Петербурга домчим. Деньги‑то есть.

— Трижды нет, — ответил Симпей.

— А?

— Государство подобно сказочному змею Горынычу, вместо одной отрубленной головы отрастают новые. Коли есть приказ нас сыскать — будут сыскивать и без Ванейкина. Это первое «нет». Второе «нет»: на карете не поедем, иначе нас каждая застава доглядывать станет.

— А третье «нет»?

— Денег тоже нет. — Он вынул из мешка кошель с золотом, бросил наземь. — Хватит с тебя пятой ступени. Давай обучаться следующей, шестой. Она называется длинно: «Легкость отказа от богатства и привязанности к вещам». По‑настоящему свободен тот, кто хоть и знает радость богатства, но не скован им, как цепью, запросто может его отринуть и нисколько тем не сокрушается. Идем.

И пошел себе, даже не оглянувшись на золото. А Ката оглянулась, да не раз. Сокрушаться не сокрушалась, но, конечно, жалко было. Вот свезет кому‑то, кто в лес по ягоды пойдет!

И потом плелась за Учителем, ворчала.

— Хоть бы малую малость оставил. Нам без копыт, без ходуль до моря, поди, месяц тащиться. Чего жрать будем?

— Есть съедобные корни, травы, листья. Скоро пойдут сыроежки. Мир Будды полон еды, — беспечно ответствовал дед. — Не думай о пустяках. Давай я лучше тебе расскажу про осакского купца Дандзюро, который променял всё свое богатство на одно чаепитие.

И завел длиннющий рассказ, которому Ката внимала вполуха, печально глядя вниз, на свои изуродованные башмаки. Почему‑то прекрасных пряжек было жальчей всего.

…И поплелись они, отринувшие богатство, сначала лесом, после полем, потом шляхом. Дорога им была мимо одного моря-озера, Онежского, к другому, Ладожскому, а там повдоль реки Невы к дальнему нерусскому русскому городу Санкт-Петербургу.

По шляху двигались многие, в обе стороны. Здесь, ближе к государеву оку, всё шевелилось, тужилось, кряхтело. Громыхали тяжелые обозы с казенной поклажей и всяким товаром; топали под охраной колодники и рекруты — первые в цепях, чтоб не разбежались, вторые тоже привязанные к длинной веревке; хватало и нищих, таких же, как дедушка с Катой.

Симпей всем, кто оказывался рядом, кланялся, выспрашивал кто откуда да куда. Иные отвечали, другие недобро молчали или лаялись — этим он тоже кланялся.

На третий день скучного пути, когда Ката еще вздыхала по пряжкам, то есть пока была очень далека от постижения шестой премудрости, Учитель разговорился с одним возницей. В том же направлении, на закат, ехал целый обоз с платяным рваньем, с одежным лоскутом. Симпею сделалось любопытно — зачем?

Мужик сказал: в Вытегре поставили бумажный завод, велено везти туда всякую ветошь, прясть из нее бумагу.