Ореховый Будда

Филяев соперник появился очень кстати, довольно думал он. Завтра будем уже в Санкт-Петербурге, а там только бумаги справить, найти корабль до Амстердама, и домой, домой… Через столько лет вновь увидеть родные края! А главное — доставить домой Орехового Будду.

Он посмотрел на Кату, верней на нитку, свисавшую у нее с шеи.

Девочка поймала взгляд и поняла, к чему он. Украдкой вытянула маленькую фигурку, бережно положила на ладонь, показала: здесь она, здесь. Симпэй улыбнулся.

У шлагбаума Филяй пошептался с капралом. Служивый слушал, поглядывая на медленно приближающийся воз Михеля Немца.

Сказал:

— Сейчас скажу поручику, что вы досмотрены. Ныне у нас порядок такой: пока начальник не велел, рогатку не подымать. Проедете — пожди с той стороны. После подойдешь, расплатишься.

Пошел в караульню. Вернулся с позевывающим офицером, от которого издали несло винным духом.

— …а везут они пиво, согласно указу. Бумага есть, я проверил, — говорил капрал. — Пропускаем?

Поручик лениво глянул на Филяя, потом внимательнее на нерусское лицо Симпэя, на Катины конопушки и зевать перестал.

— Бумагу покажь.

Филяй сдернул шапку, в которой подорожная. С поклоном поднес.

Офицер нахмурившись глядел в нее, и Симпэю стало тревожно. Ну как увидит, что приказчики свежевписаны? Оно, конечно, закон не возбраняет купчине нанимать работников когда и где он пожелает, хоть бы прямо перед заставой, но казенные люди на Руси опасны и непредсказуемы, ибо у каждого мелкого служителя много власти и, ежели человеку скучно, либо похмельно, либо он вдруг почуял наживу, жди беды.

Но обошлось.

Поручик вернул подорожную и махнул «поднимай», сам вернулся в караульню.

— Митька! — донеслось оттуда. — Седлай, в город поскачешь, с реляцией. Возьмешь в лавке четверть зеленого!

Стало быть, дорожный начальник нашел более отрадное средство от похмелья, чем цепляться к проезжающим.

Отъехали на телеге с пивом совсем недалеко и встали.

— Ну‑ка, поглядим, как солдат трехалтынный заработает, — сказал Филяй, ухмыляясь.

У заставы остановился немецкий воз. Михель слез, поклонился капралу, предъявил четыре кирпича, вручил бумагу.

Служивый, едва глянув, что‑то буркнул, бросил подорожную наземь. Филяй тихонько засмеялся.

Немец поднял, начал размахивать руками. Тогда капрал с размаху двинул спорящего с властью невежу кулаком по скуле — кожаная шапка слетела. Бумагу солдат разорвал, пивовару двинул еще раз, а когда тот в ужасе повернулся бежать, еще и дал пинка.

— То‑то, — довольно молвил Филяй. — Умей жить по‑нашему. Это тебе, дураку, не пиво варить. Знай русский порядок. У нас правда завсегда кривая. Кривота — она дураку беда, а умному выгода… Сейчас заплачу капралу, и поедем.

Не постигший русского порядка Михель сидел на своем возу и горько плакал.

Скоро тронулись в путь по пустой предвечерней дороге, вдоль реки Невы, неторопливо несущей свою серую воду в море, по которому можно уплыть куда угодно, хоть на край света. А верней, воротиться с края света домой, в середину мира, поправился Симпэй, потому что пора было вставать с головы на ноги. Долгое и длинное странствие за тридевять земель и тридесять морей еще не закончилось, но уже развернуло Путника лицом к дому.

Купец всё хвастался своей ловкостью, да нахваливал отечество, но Симпэй не слушал. Витала где‑то на просторах седьмой ступени и Ката‑тян, ее взгляд был отрешенно-мечтателен.

Ехали так часа полтора или, может, два. Тени вытянулись, потом пропали. Солнце сползло за кромку дальнего леса, Нева потемнела, померкло небо, однако до ночи было еще далеко.

— Докатим до Почтовой, там переночуем, утром будем в Питере, — сказал Филяй и оглянулся на конский топот. — Ишь, летит. Не иначе царский гонец. Они шагом не ездят, только вскачь.

Кто‑то мчал бешеным галопом — сзади тянулся пыльный хвост. От пыли всадник и лошадь казались серыми. Вблизи стало видно, что лицо верхового защищено платком — над ним щурились глаза.

На всякий случай Филяй сдернул перед пыльным человеком шапку, тем более что тот натянул поводья и вскинул коня, заставив остановиться. Должно быть, хотел что‑то спросить.

Но не спросил, а выпростал из‑под плаща руку. В руке был большой двухствольный пистолет. Из дула сверкнуло пламя.

У Филяя дернулась пробитая пулей голова, будто попыталась соскочить с плеч. Увлекла за собою тело, оно рухнуло с облучка на дорогу.

Ката вскрикнула, а Симпэй спрыгнул на землю, еще не поняв, как толковать столь неожиданный изгиб Пути.

Загадка, однако, объяснилась. Хоть сразу же обросла новыми загадками.

Всадник сдернул с лица платок и оказался фискалом Ванейкиным, непонятно откуда взявшимся (не из огненного же христианского дзигоку!) и непонятно зачем убившим несчастного купчишку.

Верхняя половина лица у фискала была серая, нижняя желтая, с белым оскалом зубов.

— Так и есть! — воскликнул Ванейкин счастливым голосом. — Это вы! Дождался!

Пистолет, в котором оставалась еще одна пуля, был уставлен в грудь Симпэю.

— Не убивай дедушку! — закричала Ката‑тян. — Я отдам! Отдам!

Она раскрыла мешок, вынула книжку мертвого князя, протянула.