Ореховый хлеб

В Кенигсберге жалобно звонили колокола. В прусский лагерь несли раненых воинов и укладывали их на шкуры. Монте все не возвращался, и слух о том, что великий вождь пруссов убит, словно ветер, облетел весь лагерь. Достиг он и Катрины, которая в течение всего сражения нервно ходила по своей палатке и молилась… Она разрыдалась, а колокола все звонили и шум в лагере становился все громче.

— Даруй моему Монте вечный покой, боже милостивый, и отпусти грехи его, господи, — сквозь слезы молила Катрина.

Потом она встала и вышла из палатки. Ярко светило солнце, а колокола все звонили и звонили.

Поле сражения было усеяно трупами людей и лошадей.

— Где Монте? — спросила Катрина пошатывающегося прусского воина.

Тот только развел руками.

Умирающий крестоносец протянул руку и схватил Катрину за полу одежды. Она вздрогнула.

— Где Монте? — срывающимся голосом крикнула снова Катрина. — Ты убил моего Генриха?

— Монте?.. Убит? — На бородатом лице крестоносца появилась блаженная улыбка. — Слава господу богу, дьявол поломал свои рога…

И он судорожно притянул Катрину к себе. Вскрикнув, она упала, но успела быстрым движением вытащить из-за пояса крестоносца кинжал и, зажмурившись, вонзила его в лицо раненого.

Чем ближе к крепости, тем больше становилось убитых и раненых.

Катрина брела по полю боя, крича по-немецки: «Где Монте? Ты убил моего Монте!» — и приканчивала лежащих немцев. Несколько пруссов следовали за ней по пятам, их собиралось все больше и больше, и тут прибежал сам Монте с окровавленной головой.

Он сокрушенно и с болью смотрел на Катрину, боясь прикоснуться к ней. Потом он тихо позвал ее:

— Катрина, не убивай!..

В палатке Катрина все еще не могла прийти в себя, она как бы не узнавала Монте. И вдруг бросилась на него с необыкновенной силой и, повалив наземь, начала целовать его глаза, волосы, сжимать и ласкать своими кровавыми еще руками. Монте хотел что-то сказать, но она зажала ему рот своими губами.

Они лежали с открытыми глазами и не могли уснуть, а в темноте ночи до самых стен Кенигсберга мерцали огоньки свечей. Женщины Кенигсберга бродили по мертвому полю сражения и засыпали землей глаза своих близких.

Военный совет заседал, расположившись на дубовых бревнах, как всегда, с невозмутимым стоическим спокойствием. Рядовые воины собирались кучками поодаль, сохраняя почтительное расстояние. Все с напряженным вниманием глядели на вернувшегося из Литвы посланца.

— Так что же ты делал так долго в Литве, коли вернулся с пустыми руками? — спросил Монте.

— Я не виноват, что руки мои пусты, — промолвил посланец: он был под хмельком и стеснялся. — Каждый день меня литовцы спаивали и угощали как желанного гостя, но пока что они не могут прийти нам на помощь. Я сделал все, что мог.

Он нагнулся к Монте и что-то долго нашептывал ему на ухо. Лицо Монте светлело. Воины, ничего не понимая, смотрели на своего вождя.

— Спасибо тебе. Можешь идти, — кивнул ему Монте.

По рядам воинов пробежал шепот, потом они расступились, и в круг военного совета на вороном копе въехал сопровождаемый всадниками на таких же вороных конях жрец Алепсис. Все приложили ладони к горлу и поклонились.

— Да поможет тебе Патримпас, Монте, и дальше отправлять всех крестоносцев и всех христиан к их богу… Ты чем-то недоволен? — спросил Алепсис.

— Патримпас мною доволен. Каждый день я завершаю с окровавленными руками. Пожелай мне лучше, Алепсис, чтобы от крови не озверело мое сердце и чтобы Йоре, богиня зелени, не пожалела мне своих целебных соков.

— Пустяки говоришь и плохой пример подаешь своим воинам, — строго прервал его Алепсис, и воины, стоящие за кругом совета, подались вперед, прислушиваясь. — Чем больше будет пролито христианской крови, тем жирнее будет наша земля. Вчера я говорил с богами, и боги меня спросили: «Что случилось? Отчего великий прусский вождь Монте отпускает крестоносцев живыми и не дает нам освежить наши высохшие глотки их черной кровью?»

— Что ты имеешь в виду? — спросил помрачневший Монте.

— Епископа, которого ты отпустил. И множество других немцев, которых ты, как желанных гостей, проводил домой, — с возмущением произнес Алепсис и поднял руку. — Потому тебе боги и говорят, Монте: «Если ты христианин, то почему же ты сражаешься против своих духовных братьев?»

— Алепсис, ты хочешь судить меня? — Монте подошел к жрецу. — А если твои боги ошибаются или ты не понимаешь их?

— Монте не может быть великим вождем, ибо он собирается продать Пруссию христианским псам! — воскликнул Алепсис и отцепил у Монте меч с его пояса.

Военный совет поднялся и окружил их тесным кольцом.

— За что? — кричал Монте, обходя всех вокруг и обращаясь к каждому из членов совета.

— Доверенные люди сообщили мне, что ты переписываешься с Орденом, намереваясь продать Пруссию. И твоя жена, немка, после каждого сражения зажигает свечи, взывая к своему богу о помощи и мести, и тем ожесточает наших богов.

Алепсис взмахнул рукой, его стража оттолкнула в сторону пруссов и заломила Монте руки. Воины поглядывали друг на друга, то хватаясь за оружие, то отпуская его.