Ореховый лес

– О’кей, – он поднял руку, как будто хотел погладить меня по щеке, но постеснялся и только взъерошил себе волосы. – Как только ты сможешь подняться, мы идем. Можешь встать?

Я могла. Ноги у меня затекли, так что при движении в них вонзились сотни ледяных иголочек, к тому же болели свежие ссадины.

Мы двинулись вперед. Отголоски мигрени отдавались в моих глазных яблоках всякий раз, когда взгляд падал на освещенную солнцем поверхность. Финч заметил, что я морщусь от боли, покопался в сумке, выудил оттуда потрепанную кепку с эмблемой «Rangers» и надел ее мне на голову.

Этот жест вполне сошел бы за легкий флирт – такое я постоянно замечала за парнями, даже в Уайтчепеле – но пальцы Финча были легкими, а взгляд – непростым. Когда тень козырька заслонила от солнца мои глаза, мысли начали проясняться. Кого я на самом деле видела на тротуаре возле магазина Перкса? Студента-фотографа. Девочку с несколько необычным питомцем. Это не территория Дважды-Убитой Катерины, это просто паранойя.

Приступ паранойи, настолько сильный, что я даже потеряла сознание. Вот бы Одри посмеялась, увидь она, как я отключаюсь прямо на улице – и меня ловит в падении Эллери Финч!

– Одри, – произнесла я.

– Что – Одри?

– Она остановила своего отца – то есть он на самом деле наверняка не хотел меня пристрелить, – но все-таки она остановила его. Может, если я позвоню и застану ее одну, она сможет мне что-нибудь рассказать.

Я потянула Финча в сторону ближайшей кафешки и жестом попросила его зайти внутрь и оставить меня ненадолго. Мой телефон почти разрядился, но я все равно в тысячный раз набрала номер Эллы, пользуясь тем, что Финча нет рядом, и приготовилась снова прослушать сообщение ее голосовой почты.

Но не услышала его. Вместо того в трубке повисла долгая пауза, за ней последовал щелчок, и сердце мое заколотилось где-то в горле. Потом механический голос сообщил, что этот номер больше не обслуживается.

Я тяжело оперлась на стояк пожарного гидранта, надвинув кепку еще ниже на лоб, чтобы козырек скрывал лицо. Я уже знала, что Сопредельные могут проникать туда, где я сплю, подбрасывать мне пугающие снимки и заставлять ворон служить себе почтальонами. Но отключение номера моей матери – это было чем-то настолько конкретным, укорененным в реальности, что напугало меня едва ли не больше всего остального.

Наконец, когда сердце мое перестало бешено колотиться, я позвонила Одри и была настолько готова услышать ее голосовую почту, что онемела от удивления, когда Одри мне ответила.

– Алиса?

– Одри! Ты взяла трубку.

– Ох, Господи, я до сих пор не могу поверить, что папа угрожал тебе пистолетом! – она говорила быстро и суматошно. Я легко могла представить ее лицо, накрашенное и взволнованное, в рамке аккуратно уложенных волос.

– Одри, у меня телефон разряжается. А мне нужно срочно узнать от тебя, что случилось с мамой.

– Я должна была тебе еще вчера вечером позвонить, но не могла отделаться от отца. Он этот пистолет последние сутки из рук не выпускает. Спорим, что еще немного – и он нечаянно отстрелит себе яйца.

Я была рада слышать, что она разговаривает почти как прежняя Одри, но времени на пустую болтовню у меня не было.

– Одри, пожалуйста, сосредоточься. Что с моей мамой?

– Ох, прости. Извини. Я до сих пор не в себе. Мы сейчас на пути к нашему дому в Хэмптонс… упс, так, я тебе этого не говорила. Мы остановились пообедать, и я в уборной. Я только что съела ролл с лобстером, в котором не меньше девятисот калорий. Наверно, это шок так действует?

Я так крепко сжимала телефон, что его края глубоко врезались в ладонь.

– Одри, моя мама.

– Господи, извини еще раз! Значит так, после обеда я забежала домой, потому что, ну, мне было надо…

Одри никогда не ходит в школьный туалет по-большому. Не спрашивайте, откуда я это знаю.

– В общем, я только вошла и сразу почувствовала этот ужасный запах. Ну, ты его помнишь. Я сперва думала, что Надя забыла вынести помойку…

Я невольно сделала свободной рукой жест «ну же, скорее к делу», хотя собеседница и не могла меня видеть.

– Потом я услышала ссору – и подумала, ну, пустяки, ведь сегодня практически день развода. Но звуки были странные, Элла так никогда еще не делала – это было истерическое причитание, вроде того, извини, но ровно так оно звучало. И она все повторяла: «Прошу вас, прошу вас». Тогда я и подумала, а вдруг она разговаривает с кем-то еще?

Волоски у меня на шее стояли дыбом. Я невольно схватилась рукой за живот, который от страха скручивало холодной болью.

Одри продолжала – никогда еще ее голос не звучал так подавленно.

– Я пошла в их спальню. Там стоял папа, бледный, как смерть, у него был просто ужасный вид – как будто ему дали по голове. А твоя мама валялась на полу, вся скорчившись. И над ней стояли эти… эти двое.

– Два человека?

Голос Одри давал тонкие трещины.