Орел-Девка

 Вонъ тамъ -- высоко, на уединившемся глетчерѣ, какъ-бы на рукахъ своего каменнаго отца,-- опять сидитъ она, Валли, это одинокое, отверженное человѣческое существо, бѣдное дитя земли, словно по злобѣ людской заброшенное туда... Она кажется тамъ частичкою громадной скалы; по съ этой твердыни, уходящей за облака, Валли глядитъ внизъ и видитъ тамъ крошечный, игрушечный мірокъ, въ которомъ конечно и не хватило мѣста такому широкому, большому сердцу, выросшему среди пустыни, на лонѣ холодныхъ, вѣчно обуреваемыхъ глетчеровъ. Оттолкнули люди это сердце, отогнали его отъ себя -- и вотъ сбылось то, что было предвѣщено сномъ: Валли стала дочерью горнаго великана, онъ принялъ ее въ свою семью. Теперь сердце ея принадлежитъ горамъ; каменныя и ледяныя равнины -- настоящая ея родина, но... сердце все еще остается сердцемъ, не можетъ окаменѣть... Бѣдное, оно безмолвно, среди камней и ледяныхъ глыбъ, истекаетъ горячею кровью... Вѣдь это -- еще теплое, человѣческое сердце!..

 Съ того дня, какъ Валли явилась сюда, причалила къ послѣдней пристани,-- луна два раза была полной, блестящей, и два раза только серпъ ея блѣднѣлъ на темно-синемъ небѣ. Никто съ тѣхъ поръ и не видѣлъ лица Валли; одинъ лишь патеръ гейлихкрейцскій, не смотря на свои старыя, слабыя ноги, какъ-то разъ добрался таки до-верху, чтобы повидать Валли и сообщить ей, что Іосифъ поправляется, да кстати ужъ передать ей извѣстіе, полученное имъ изъ Италіи, что Викентій застрѣлился... Передъ смертью онъ распорядился закрѣпить все свое имущество за Валли.

 Она сложила руки на колѣняхъ и, какъ-бы завидуя успокоившемуся Викентію, промолвила тихо:

 -- Хорошо ему теперь! Разсчитался онъ скоро...

 -- Ну, какъ же ты думаешь распорядиться теперь? заговорилъ патеръ.-- Кому ты поручишь завѣдывать твоими огромными имѣніями? Тутъ нельзя вѣдь спустя рукава... Да и денегъ много у тебя!

 -- Да, денегъ и всякаго богатства у меня -- просто цѣлый возъ съ сѣномъ!.. А на кой прахъ все это мнѣ? Вотъ, если-бы можно было за этотъ возъ купить хоть одинъ счастливый часъ -- ну... Да вѣдь не купишь!.. Надо мнѣ тутъ побыть еще нѣсколько времени, и вотъ, когда въ головѣ у меня станетъ пояснѣе, когда я соберусь съ мыслями -- спущусь и отправлюсь въ Имстъ, чтобы тамъ, какъ слѣдуетъ, по закону, передать Іосифу все, что имѣю я. Частичку только удѣлю себѣ: нужно будетъ выстроить домишко на зиму -- гдѣ нибудь пониже, въ горахъ. Теперь не могу взяться за это, еще ни о чемъ думать не могу... Надо мнѣ тутъ поуходиться маленько, совсѣмъ успокоиться. Да завѣдуйте вы, отецъ мой, всѣмъ имуществомъ моимъ! Работники пусть тамъ дѣлаютъ все, что обязаны дѣлать; за ними вѣдь можно посмотрѣть. Нуждающимся, бѣднякамъ помогайте... Пусть съ сегодняшняго дня не будетъ больше бѣдныхъ на Солнечной площадкѣ!...

 Такъ, не долго думая, порѣшила Валли свои дѣлй житейскія, отходя отъ міра сего и приближаясь къ тихому пристанищу, "идѣ-же нѣсть ни печалей, ни воздыханія"... Она знала, что ей только и осталось ждать своего послѣдняго часа, и когда Онъ прозвучитъ -- дѣло искупленія свершится.

 Какъ будто самъ Господь устами старика патера изрекъ ей тогда:

 -- Не думай приходить ко Мнѣ до тѣхъ поръ, пока Я самъ не призову тебя!

 И вотъ, Валли стала ждать, когда Онъ призоветь ее.... А время такъ ужасно медленно тянется, что, кажется, и не дождаться ей! Еще долго, долго придется ей терпѣть... Иногда она смотрѣла на свое крѣпкое, мощное тѣло, протягивала сильныя руки -- и видѣла, что нескоро все это разрушится, превратится въ прахъ... А чегоже ей ждать, какъ не смерти? На смерть -- одна надежда. Но Валли знала, что разомъ порѣшить съ собой -- нельзя, потому что остальная жизнь ея посвящена теперь покаянію... Да, но почему-же, думалось ей, не помочь милосердному Богу освободить ея душу -- конечно, тогда, когда Онъ самъ захочетъ этого?... И вотъ, она, очертя голову, стала бить на то, чтобы такъ или иначе ослабить, разрушить свое крѣпкое, здоровое тѣло. Развѣ это самоубійство -- какъ можно меньше ѣсть, чтобы только не умереть съ голода? Вѣдь строгій постъ -- своего рода покаяніе! Совсѣмъ не прятаться отъ бури, и днемъ, и ночью мокнуть подъ дождемъ, когда даже Ганзль ищетъ, куда-бы ему приткнуться, не обращать вниманія на сырость, холодъ, голодъ, которые могутъ повредить крѣпкому здоровью -- развѣ это можно назвать самоубійствомъ?.. Развѣ человѣкъ непремѣнно посягаетъ на свою жизнь, если начинаетъ карабкаться, взбираться на такія скалы, гдѣ никогда еще не ступала нога человѣческая -- съ единственною цѣлью: помочь милосердному Богу (если это только Ему угодно) низвергнуть его въ бездну?.. И Валли какъ-то злорадно поглядывала на свое прекрасное тѣло, которое помаленьку теряло крѣпость, истощалось... Слабѣли могучія силы -- и она частенько падала гдѣ нибудь, чувствуя совершенное изнеможеніе, потому что цѣлыми днями блуждала въ горахъ. Если ей приходилось взбираться на крутой утесъ, то она уже ощущала теперь дрожь въ колѣняхъ, а въ груди -- стѣсненіе.