Орел-Девка

 Совсѣмъ истомившись, Валли какъ-то разъ принуждена была присѣсть, чтобы собраться съ силами. А высоко она забралась -- на одну изъ высочайшихъ вершинъ Мурцолля. Бѣлые гребни, синія ледяныя глыбы окружали ее высокимъ амфитеатромъ. Глядя на эту массу торчащихъ бѣлыхъ зубцовъ, казалось, что тутъ раскинулось громадное кладбище, что это все ряды памятниковъ, покрытыхъ снѣгомъ; суровая зима лишила ихъ обычныхъ украшеній -- ни цвѣтовъ, ни зелени нигдѣ не было видно. У самыхъ ногъ Валли лежали зеленовато-синія неподвижныя волны ледянаго моря, широко разлившагося до самаго перехода черезъ Іохъ. Гробовое безмолвіе царило надъ этимъ мертвымъ, здѣсь, наверху окоченѣвшимъ міромъ, а тамъ -- словно воплотившаяся свѣтлая мечта, подъ легкой дымкой полуденнаго тумана, сквозила розовая даль съ нѣжными контурами цѣлой массы горныхъ вершинъ. Вонъ -- маленькое, такое хорошенькое, свѣтлое облачко заигрываетъ съ темнымъ старцемъ, великаномъ Зимплауномъ, ласкается къ нему, то поднимаясь, то опускаясь -- и вдругъ -- пѣть его: оно исчезло, разорвавшись и разсыпавшись по острымъ камнямъ грозной скалы.

 Подперевъ голову рукой, Валли лежала и какъ-то безучастно смотрѣла на облачко, которое на ея глазахъ и пропало безслѣдно. Былъ полдень; солнечные лучи обжигали ее, но она не обращала на это вниманія. Ганзль сидѣлъ тутъ-же, по близости, и, отъ нечего дѣлать, лѣниво расправляя крылья, занимался чисткою перьевъ. Вдругъ онъ встрепенулся, видимо чѣмъ-то встревоженный, повернулъ свою чуткую голову и, вытянувъ шею, крикнулъ и перелетѣлъ на болѣе возвышенный пунктъ.

 Валли поднялась, желая видѣть, что именно потревожило Ганзля -- и увидѣла вдали, среди застывшихъ волнъ зеленовато-синяго моря, человѣческую фигуру, которая двигалась но направленію именно къ той скалѣ, на которой она теперь стояла. Валли сразу узнала эти черные глаза, черные усы. Онъ ласково кланяется, онъ привѣтствуетъ ее еще издали обычной пѣсенкой встрѣчи!.. Вотъ такъ точно было нѣсколько лѣтъ тому назадъ, когда Валли увидѣла Іосифа съ обрыва Солнечной площадки... Онъ шелъ тогда внизу, по тропинкѣ, съ какимъ-то чужестранцемъ... Но въ то время она была невиннымъ созданьемъ, почти ребенкомъ, въ сердцѣ много было свѣтлыхъ надеждъ!.. Не лежало тогда на ней проклятія, она не была изгнанницей... поджигательницей... Валли не была еще тогда убійцей!...

 Сверкнетъ молнія и озарить все, что скрыто во мракѣ, и тогда, хотя на мгновеніе, ясно видны горы, долины, лѣса,-- такъ было теперь съ Валли: въ душѣ ея блеснулъ яркій огонь и рѣзко освѣтилъ все былое... Рядъ знакомыхъ ей картинъ промелькнулъ передъ ея умственнымъ окомъ -- и она, содрогаясь, заглянула въ себя. О, какъ глубоко упала Валли!.. Какая разница между прежней и теперешней Валли!.. Но онъ, не обращавшій тогда на нее вниманія, зачѣмъ теперь идетъ къ ней, чего теперь ищетъ у приговоренной, которая уже заживо похоронена?...

 Она въ страшномъ испугѣ устремила глаза на приближающаго Іосифа, и изъ груди ея вырвался крикъ:

 -- Боже!.. Да это онъ идетъ!..

 Смертельный ужасъ охватилъ Валли -- и она прижалась къ каменной глыбѣ, какъ-бы ища спасенія, защиты у своего втораго отца -- Остановись тамъ! Бога ради, Іосифъ, не ходи сюда! Назадъ! Удались! Видѣть тебя я не могу., не хочу!... Нельзя, нельзя!.

 Но онъ уже былъ на скалѣ... Вотъ онъ и передъ нею. Валли еще крѣпче прижалась къ каменной глыбѣ и протянула руки впередъ, желая защититься.

 -- Неужели-же на свѣтѣ нѣтъ уголка, гдѣ-бы я могла быть совсѣмъ одна?! возопила она, вся трясясь.-- Не слышишь ты, что я говорю?.. Иди, иди! Чего тебѣ отъ меня?.. Вѣдь я -- мертвая... все равно что умерла! О, неужели и умереть-то спокойно не дадутъ мнѣ!...

 -- Валли!.. Да въ умѣ-ли ты, Валли?.. воскликнулъ Іосифъ и, крѣпко схвативъ дѣвушку за руку, оторвалъ ее отъ каменной глыбы, какъ отрываютъ мохъ, давно приросшій къ камню.-- Да посмотри-же на меня, Валли! Умоляю тебя! Отчего ты не хочешь на меня взглянуть?.. Вѣдь это-же я, Іосифъ! Ты мнѣ жизнь спасла... Развѣ спасаютъ жизнь тѣмъ, кого не любятъ?

 У нея ноги подкосились -- и она упала-бы, если-бы Іосифъ не обнялъ ее. Валли какъ-бы замерла; не только сопротивляться -- шевельнуться даже не могла... Это уже была не прежняя крѣпкая, здоровая дѣвушка: измученная, обезсиленная она походила теперь на овечку, лежащую на жертвенникѣ, которой уже нанесли смертельный ударъ... Голова ея свѣсилась, глаза закрыты...

 -- Господи помилуй! Что съ тобой, Валли? Вѣдь ты совсѣмъ какъ умирающая! Это-ли горделивая дочка богача Штроммингера?!. Хоть слово-то промолви, Валли, приди-же въ себя! Оттого ты такой и стала, что все ты тутъ одна да одна, живешь дикаркой... И какъ-же ослабѣла!.. Ну, идемъ, обопрись на меня, ужъ я доведу тебя вонь до той избушечки, внизу-то... Положимъ, я теперь еще далеко не богатырь, однако все-же посильнѣе тебя. Идемъ-же!... Тутъ, на верхушкѣ, голова у меня кружится, а мнѣ надо о многомъ, о многомъ поговорить съ тобою, Валли...