Орел-Девка

 Что-жъ, разсказать имъ о своемъ горѣ, начать жаловаться?.. Нѣтъ, видно Божія Матерь не любитъ Валли... Если бы Она любила ее -- развѣ допустила бы такъ испортить такой важный для нея день?.. Да и неизвѣстно Ей совсѣмъ, что это за любовное горе: Она горевала только о Сынѣ, ну, а это совершенно другое чувство -- не та тоска, котороя сосетъ сердце Валли, мучитъ ее. А Спаситель?.. Но что Ему до людской любви? Ему это рѣшительно все равно... Нѣтъ, и къ Спасителю нечего обращаться съ подобными жалобами. Онъ желаетъ одного, а именно, чтобы всѣ люди помышляли только о Царствѣ небесномъ, жаждали бы этого Царства... Да, а ея то юное, пылкое сердце летѣло и порывалось ежеминутно только къ ненаглядному, любимому человѣку -- здѣсь, на землѣ!.. Далеко гдѣ-то свѣтлая, заоблачная обитель, и никто изъ живущихъ не знаетъ о ней,-- такъ какъ же дѣвушкѣ порываться туда, и притомъ въ такія минуты, когда сильная, здоровая натура ея впервые стала настойчиво-смѣло заявлять свои права? Какъ-то горько-озлобленно смотрѣла Валли на эти святыя изображенія, сознавая, что Мать и Сынъ могутъ скорбѣть объ иныхъ людскихъ напастяхъ, сочувствовать совсѣмъ другому горю и требовать отъ нея неисполнимаго. Она не могла ласково отнестись къ Нимъ, она почти сердилась на нихъ, какъ сердится дитя, когда родители несправедливо лишаютъ его какой нибудь радости.

 Валли не вставала съ кровати, она долго еще смотрѣла съ упрекомъ на святые образы, но вотъ они исчезли въ туманѣ и передъ ней засіяло милое, красивое лицо Іосифа... Валли быстро положила руку на плечо, на которомъ еще сегодня лежала его рука, какъ бы желая этимъ удержать ласку милаго. Другое, женское лицо, ясно представилось ей -- это лицо матери Іосифа... Она крѣпко завидовала ей. И вотъ опять эта женщина въ объятіяхъ его, и онъ такъ ластится къ ней!.. Прочь!.. Валли отбросила мать и сама припала къ груди Іосифа... Іосифъ обнялъ ее, и она впилась взглядомъ въ его черные, огненные очи... Но что же могъ бы онъ сказать ей при этомъ? Она все придумывала ласковое слово и, наконецъ, прошептала: "Милая ты дѣвушка!" Вѣдь называлъ же онъ мать свою "милой"... Ахъ, какія чудныя, сладкія минуты!.. Ну, и что весь заоблачный міръ, куда другіе стремятся, въ сравненіи съ тѣмъ блаженнымъ состояніемъ, которое она ощущала даже только при мыслѣ объ Іосифѣ?.. А на самомъ-то дѣлѣ что будетъ?.. Такого счастья и не вообразишь!..

 Вдругъ въ окно что-то стукнуло. Валли вздрогнула и какъ будто пробудилась отъ сладкаго сна. А стукнулъ это молодой коршунъ, тотъ самый, котораго она добыла изъ гнѣзда назадъ тому два года. Птица привязалась къ ней какъ собака. Валли позволяла своему питомцу гулять гдѣ ему угодно; онъ велъ себя смирно, любилъ бывать съ ней и неуклюже порхалъ за своей хозяйкой, такъ какъ крылья у него были подстрижены.

 Дѣвушка открыла оконце, и коршунъ очутился около нея. Круглые желтые глаза его какъ-то любовно-довѣрчиво смотрѣли на Валли. Она ласково провела рукой по его шеѣ, потрепала его крѣпкія крылья, развернула ихъ, потомъ опять сложила... Въ комнатку влетѣла струя свѣжаго воздуха. Солнце уже садилось гдѣ-то тамъ далеко, за горами; изъ оконца только и были видны тихія горныя вершины, окутанныя голубымъ туманомъ.

 Въ груди Валли все угомонилось, какъ будто и тамъ настали сумерки. Вечерняя свѣжесть оживила дѣвушку, она встала, посадила коршуна на плечо и сказала:

 -- Идемъ-ка, Ганзль {Ваничка.}! Ну, что намъ тутъ? Ужъ будто и работки не найдется!..

 Вѣрный орелъ былъ наилучшей отрадой Валли. Раздобыла она его тамъ, куда никто не посмѣлъ сунуться -- крутъ былъ утесъ; она на смерть билась за орленка, силой отняла его у матери, приручила его -- и теперь Ганзль неотъемлемая ея собственность.

 -- "И онъ будетъ, подожди, совсѣмъ твоимъ!" прозвучалъ въ ней тихій голосъ, когда она прижала къ груди своего питомца.

 

II. На своемъ поставила!

 Вотъ и вся исторія любви и горестей Валли. Эти чувства снова зашевелились теперь въ ея молодомъ сердцѣ; жгучая боль стиснула его, когда она устремила глаза внизъ, надѣясь увидѣть тамъ Іосифа, который частенько проходилъ мимо и никогда не искалъ дорожки къ ней... наверхъ! Дѣвушка провела рукой по вспотѣвшему лбу. Становилось жарко, солнце палило своими лучами, а она уже успѣла выкосить всю траву отъ самаго дома до Солнечной площадки, такъ назывался выдвинувшійся утесъ, на вершинѣ котораго она стояла. Это было самое высокое мѣсто, такъ что на него прежде всѣхъ падали горячіе лучи. По кличкѣ, данной утесу, называлась и деревня "Солнечной Площадкой".

 -- Валли, а Валли! крикнулъ знакомый голосъ.-- Ступай къ отцу! сказать что-то онъ тебѣ хочетъ.

 Старушка Люккардъ вышла изъ дома.

 Отецъ велѣлъ ее позвать? какое такое дѣло? Послѣ зельденской передряги онъ съ ней и слова не промолвилъ, а если и говорилъ, такъ что нибудь насчетъ повседневной работы -- только. Валли почувствовала и страхъ, и отвращеніе, однако встала и послѣдовала за старушкой.

 -- Ну, чего ему?

 -- Большая новинка, отвѣтила Люккардъ и прибавила:-- вотъ, взгляни сама!