Орел и Дракон

Сто шестьдесят марок серебра франскими денариями Харальду удалось увидеть довольно скоро. Сеньор Ангильрам пригласил смалёндских вождей в каструм — хоть его постоянный двор находился не там, он не спешил покидать укрепленное убежище, пока в округе не наступил хотя бы относительный и ненадежный покой, только и возможный здесь в последние полвека. Его дом в каструме был сложен из камня, и стены его толщиной превышали пару локтей. По размеру он был шагов тридцать в длину и вполовину меньше — в ширину, с земляным полом, который ради гостей посыпали свежим тростником, от чего в помещении сразу запахло речной свежестью и зеленью. Да еще небольшие окна, расположенные довольно высоко, пропускали достаточно света, чтобы днем обходиться без факелов. Очаг, как и в северных домах, располагался посередине. Утварь была обычной — столы, широкие лавки, и только для хозяина имелось особое сидение с подлокотниками. В честь заморских гостей сеньор Ангильрам устроил торжественный ужин, и хотя, как подозревал Вемунд, всех своих богатств он из осторожности не показывал, все же мяса, хлеба и вина было в изобилии.

На пиру сидели и приближенные Ангильрама — его подданные, свободные франки, которым надлежало при необходимости выступить в поход под его знаменем. Сеньор Ангильрам в свою очередь подчинялся графу Амьенскому, а уж тот подчинялся только самому королю. Но несмотря на то, что король Карл, внук императора Карла, испытывал сильную нужду в вооруженных людях, граф Гербальд оставался в Амьене — где-то поблизости было норманнское войско, из-за чего граф Амьенский в первую очередь стремился защитить собственные владения. Однако вызова от него еще не поступало, потому Ангильрам оставался дома со всем своим отрядом. В противном случае он мог бы оставить здесь лишь двух человек для охраны земель и одного — для охраны женщин своей семьи. Франки, хоть и смотрели на заморских гостей с недоверием, все же были довольны, что их сеньор сумел договориться миром. Норманны тоже с любопытством рассматривали их, но ничего особенного не находили. Франки брили бороды и стиглись коротко, только некоторые носили усы. Стараясь произвести впечатление на варваров-язычников, иные из них раскаленным прутом подвили себе кудри на уровне ушей, а головы повязали шелковыми лентами с вышивкой — украшение, принятое и среди придворных короля Карла Лысого. Две рубахи франков, верхняя и нижняя, мало чем отличались от скандинавских, а на ногах они вместо обмоток с ремешками носили чулки с подвязками под коленом. Левую руку каждого из мужчин украшал браслет — у кого бронзовый, у кого серебряный, а у хозяина — золотой с бледно-зелеными полупрозрачными камешками. Между собой франки говорили на романском языке, норманнам недоступным, но иные из них еще могли объясняться полузабытым языком своих франкских предков. Поэтому, когда вино сняло первоначальное напряжение, франки Аббевилля и смалёндцы уже пытались завязать беседу.

Особое внимание гостей привлекали женщины хозяйской семьи. Их оказалось три, и сыновья Хальвдана, впервые видевшие знатных франкских женщин, с большим любопытством их разглядывали. Первой была почтенная матушка Ангильрама и Хериберта, морщинистая беззубая старуха, державшаяся очень надменно и не разговаривавшая почти ни с кем, кроме младшего сына. Подле нее сидела вторая жена Ангильрама — лет восемнадцати на вид, а к ней жалась его дочь от первого брака, молодая четырнадцатилетняя девушка. У сеньора Аббевилльского был также сын, Адальгард, но он погиб, еще совсем молодым, пять лет назад, однако не при очередном набеге викингов, как можно было подумать, а в битве с бретонцами, сражаясь в войске короля Карла. Именно смерть наследника побудила Ангильрама жениться второй раз, а его первая жена, убитая горем, ушла в монастырь Сен-Аньес, дав ему возможность завести новую семью. И у него действительно родился новый наследник, тоже нареченный Адальгардом. Двухлетнего малыша нянька ненадолго вынесла показать гостям, и Вемунд даже подержал его на руках, умиляясь и думая, что вот-вот и у него самого дома в Смалёнде родится сын.