Орел и Дракон

— И если ты спасешь моего сына, я сама готова стать твоей крестной матерью, — сказала графиня Гизела, и на глазах ее вдруг заблестели слезы. — Я вижу, ты хороший человек, сеньор Рейрик, — она опустила лицо, не желая показать своей слабости. — Ты чем-то похож на моего Адело… Хотя между вами нет никакого сходства, — она постаралась улыбнуться, сама удивляясь, как могла увидеть что-то общее между жестким, решительным лицом этого варвара и романскими чертами, большими темными глазами Адаларда.

— Это огромная честь! — подхватил воодушевленный Хериберт. — Я всем сердцем хочу, чтобы ты спасся, Хрёрек. И чтобы с тобой спаслись и все твои люди. Ведь вам не хватает только знания истины, чтобы войти в семью добрых христиан.

— О, ларец! — не отвечая, Рери с любопытством глянул на нечто большое и очень красивое, что держал в руках майордом графини, вернувшийся из дальнего помещения. — А что там?

— Это не ларец, — Хериберт улыбнулся ему, как маленькому. — Это Евангелие.

— Что?

— Это священная для христиан книга, где описана земная жизнь Господа нашего Иисуса Христа и его заветы, по которым должны жить мы, христиане. Эта книга — истинная драгоценность, и красота ее внешнего убранства не отражает, а лишь пытается воздать честь драгоценному ее содержанию. И золото букв ее есть обещание золотого небесного царства.

— Не понял, — честно признался Рери. — Ты опять за стихи принялся.

— Посмотри! — Хериберт сделал знак майордому, и тот положил книгу на столик, который придвинул к креслу графини.

Рери посмотрел и присвистнул. Вся верхняя крышка «ларца» оказалась золотой, вернее, покрытой сплошным золотым листом. По нему шло узорное обрамление из завитков золотой же проволоки, а в чашечки узора были вставлены драгоценные камни — розовые, лиловые, красные, голубые. При свете огня от камина и факелов все блестело и переливалось так, что кололо глаза и захватывало дух.

— Но не это здесь главное! — перекрестившись, Хериберт бережно поднял тяжелую крышку, и Рери увидел внутри уже знакомые листы из тонкой кожи, но не бледно-желтоватые, как те, что ему попадались раньше, а пурпурно-красные. Листы были сплошь покрыты франкскими рунами, написанными золотом.

— Это Евангелие подарил мне отец, когда я выходила замуж за графа Фриульского Эберхарда, — пояснила Гизела. — Оно входило в мое приданое. А изготовили его в Реймсе, в скриптории, который создал епископ Эбон.

— Вот изображение Христа, — Хериберт показал рисунок, занимавший всю страницу целиком.

Рери глянул: на странице был изображен человек, даже не поймешь сразу, мужчина или женщина — гладкое безбородое лицо, длинные волосы рассыпаны по плечам, одежда длинная, в каких-то складках, ноги босые. Ничего особенно во внешности христианского бога не было, но смотрелось здорово: яркие краски, сложно переплетенные линии узоров сверху и снизу, а позади фигуры какая-то стена из кирпичей… Какие-то листики и веточки наверху и по бокам…

— Или вот, посмотри, — Хериберт перевернул еще несколько страниц. — Вот перед тобой смысл христианства, ибо оно — источник вечной жизни, к которому стремятся жаждущие истины. Спастись же можно через святое крещение.

На странице было нарисовано что-то вроде башни, в которой Рери едва ли опознал бы источник, а толпились возле башни разные животные — какие-то большие птицы с разноцветными хвостами, а среди них затесался почему-то олень.

— Так это все что — для зверья, что ли? — Рери поднял брови. — Стой, чего вы меня путаете? Мы о чем вообще говорили? Я хотел, чтобы ты поклялась, — он поднял глаза на графиню.

— Я клянусь, — та вздохнула и положила руку на книгу. — Пусть будет мне свидетелем всемогущий Бог — я не хочу обмануть тебя, Рейрик, и сделаю все так, как обещала. Но и ты поклянись, что вернешь мне сына и не причинишь вреда мне, моей семье и там, кто находится под моим покровительством.

— Клянусь Золотым Драконом! — сказал Рери. — Тем ожерельем, которое ты видела. И как тебе дорога эта вещь, — он кивнул на книгу, — так мне дорог Золотой Дракон, в котором для меня заключена судьба и удача нашего рода, благословение наших богов. Его здесь сейчас нет, но я так же хочу его вернуть, как… — он показал на Хериберта, — как вот этот чудак хочет попасть к своему богу!

— Когда будешь разговаривать со свеями, ни в коем случае ни единым словом не упоминай о нас, — предупредил Рери монаха, когда они шли обратно к усадьбе. — И о норвежцах тоже. Ингви не знает, откуда ты там, ты для него — еще один франкский монах, да и все. Если спросят, скажи, что ты сам из Амьена, из людей графини.

— Я постараюсь не осквернять уста свои ложью, но если меня спросят, могу назваться слугой епископа Лиутгарда — это ведь не будет большим отклонением от истины.

— Да хоть как! Главное, чтобы они не знали о нашем войске и о том, что мы с Харальдом — сыновья Хальвдана Ютландского. Если ты проболтаешься, то сыну графини конец.

— Я все понимаю, Хрёрек, — мягко заверил Хериберт.

— То-то же, — проворчал Рери, подавляя шевелящееся в глубине души странное чувство тревоги.