Орел и полумесяц (СИ)

Глаза Наджары сверкнули. Ее душа все еще была возвышенной и по-своему прекрасной, но она ненавидела того, кто мог отнять жизнь у ее новой любви.

— Наджара, — вздохнув, проговорил он, — он просто ошибся, ослепленный наивными республиканскими идеалами, которых сам до конца не понимал. А самого Помпея он ненавидел, я это знаю. Магнус ведь убил его отца.

Наджара лишь покачала головой. Он, почему-то прославившийся своим коварством и беспощадностью по отношению к врагам, сейчас не хотел слушать ее. Гай Юлий на деле оказался милосердным, что и радовало, и печалило ее.

Пророчице не хотелось причинять ему боль, но сейчас она просто не могла иначе. Наджара решила открыть ему правду о его друге.

— Помнишь, я говорила тебе о Смерти, стоящей рядом с тобой? Так вот, твоя Смерть — это он.

Еще до того, как она произнесла последние, страшные для него слова, он уже догадался о том, что сейчас будет сказано, и сама догадка эта пронзила его, словно лезвие кинжала. Прозвучавшие в подтверждение этой догадки слова ранили его еще глубже, поскольку он знал, что они правдивы.

— И ты, дитя мое, — прошептал он, любивший Брута не просто, как друга, а как собственного сына, которого у него никогда не было.

Какое-то время он молча стоял с потухшим взором. Наджара испугалась за него и ласково коснулась его руки. Он вдруг, будто воспрянув ото сна, сбросил с себя оцепенение и двинулся к Бруту.

— Я люблю тебя, Брут, — с болезненной нежностью произнес он, неожиданно обняв друга, на губах которого появилась широкая улыбка, должно быть, от предвкушения будущих милостей, — но… — Юлий сделал паузу, — Рим я люблю больше, а ты предал Рим и меня, приняв участие в убийстве великого сына Рима — Гнея Помпея Магнуса!

— Что? — в растерянности пролепетал Брут. — Но ведь он был твоим соперником!

— Это был мой зять и почитаемый всеми римлянами человек, — медленно проговорил Цезарь, чей маневр уже поняла Наджара, хоть и не была склонна к интригам и притворству. — Я не могу оставить его смерть безнаказанной… Казнить его!

Пораженного Брута тут же схватили легионеры, уведя его с собой. Вскоре стали слышны его крики.

На глазах Цезаря выступили слезы. Для всех это были слезы, пролитые над Помпеем, но на самом деле он оплакивал Брута и их умершую дружбу.

Придя в себя, Цезарь тут же велел найти и остальные останки Помпея и торжественно похоронить их, а заодно воздвигнуть недалеко от города святилище, которое было названо Святилищем Немезиды, богини мести. Это было сделано в знак того, что Помпей Магнус теперь отомщен.

Время спустя, Цезарь, находясь в отведенных ему покоях вместе со своим прекрасным легатом, говорил с ней о случившемся и о новых, вставших перед ними задачах.

— Послушай… — начал он. — Ты же видела в своем видении не только Брута, но и других возможных убийц. Ты можешь сказать мне их имена или хотя бы описать их внешность?

— Имя одного из них я запомнила, — отвечала пророчица. — Его звали Каска. Он нанес тебе первый удар. Ты еще схватил его за руку, назвав негодяем. Имен остальных я не знаю, но могу узнать их при встрече.

— Благодарю тебя, — отвечал он. — Я займусь ими, как только вернусь в Рим.

— Да, нужно покарать этих предателей, чтобы не допустить их злодеяний в дальнейшем, — строго сказала его новая советница. — Предавший однажды, предаст не единожды.

— Ты права, моя премудрая Минерва, — нежно сказал ей Юлий, поцеловав ее руку.

На ее тонком лице появилось слабое подобие улыбки.

— Я лишь земная девушка, а не богиня, — промолвила Наджара.

— Но ты похожа на нее, ибо подобно ей олицетворяешь собой справедливую войну и мудрость.

Сказав этот своеобразный комплимент, Цезарь стал целовать ее округлые белоснежные плечи, но его прекрасная подруга мягко отстранилась.

— Что-то не так? — с досадой спросил Юлий.

— Я смогу полностью стать твоей лишь после того, как ты назовешь меня своей женой, — решительно проговорила она, и император слегка вздохнул при этих ее словах. — К тому же нам придется вернуться к обсуждению дел.

— Дела, дела, дела… — раздраженно проговорил Цезарь. — Я не так давно нахожусь в Египте, но он уже успел опротиветь мне. И этот малолетний недоумок Птолемей, и его похожая на потаскушку из лупанария сестрица, и этот жирный боров Потин, глядя на которого думаешь о том, как жаль, что евнуха нельзя кастрировать! Так и хочется бросить их на съедение нильским крокодилам! Уверен, народ Египта только поблагодарил бы меня. Правда, крокодилов жалко…

— Речь сейчас не о них, — отвечала его советница, — ими мы еще займемся. Речь пойдет о другом. Брут кое-что утаил от тебя.

— Что именно? — оживился Цезарь.