Орел или решка?

Утром в день похорон я впадаю в панику, когда понимаю, что у меня нет черного костюма. Вернувшись из Парижа, я занимался преимущественно двумя вещами: сочинял надгробную речь и безуспешно пытался связаться с Люси. В конце концов мама решает, что один из костюмов дедули мне подойдет. Очень странно идти на похороны в одежде человека, которого хоронишь. Вдвойне странно, учитывая, что дедуля был примерно на фут ниже меня.

– Ему это больше не понадобится, – говорит мама, и с этим не поспоришь.

Черный лимузин забирает нас в час дня. Это явно лишнее: церковь в пяти минутах ходьбы, мы слышим церковные колокола, не выходя из сада. Но «традиция есть традиция» – так говорит мама, когда папа причитает, что можно сэкономить деньги и пойти пешком. Я не только впервые иду на похороны, но и впервые сажусь в лимузин, вот только не при таких обстоятельствах, как хотелось бы.

Папа ерзает на кожаных сиденьях, пытаясь настроить портативный радиоприемник на футбольное обозрение станции «Би-би-си» в Бристоле. Он не надевает наушники, так как они «не влезают в его уши», поэтому мы все вынуждены слушать футбольный обзор. Папа поставил десятку на победу футбольного клуба «Сити», и они уже проигрывают со счетом 1:0. Сегодня он в плохом настроении: во-первых, похороны совпали по времени с матчем, а во-вторых, родители уже купили дедуле рождественский подарок и не сохранили чек.

Мама смотрит в окно, постукивая себя по лбу ради позитивных вибраций, и пытается разглядеть пролетающего мимо голубя. Она, по-видимому, ожидает, что дедуля прилетит на собственные похороны. Я чувствую, что если он это сделает, то будет немного разочарован. Кажется почти жестоким устраивать церковную службу для человека, который ненавидел и церковные службы, и большие скопления людей.

Бабуля в полном шоке и выглядит так, словно собирается в Аскот на королевские скачки. Ее шляпа задевает потолок салона машины, а улыбка такая же широкая, как лимузин. Она изо всех сил старается скрыть эмоции, которые ее обуревают. Бабуля начинает кашлять и, чтобы перестать, кладет в рот сливочную ириску, которая, боюсь, задушит ее.

Я верчу в руках распечатанный текст надгробной речи. Мои потные пальцы пачкают углы и мнут бумагу. Когда мы сворачиваем за поворот, впереди я замечаю катафалк с гробом дедули.

Я отвожу взгляд, пытаясь притвориться, что все это не на самом деле.

– Ты в порядке? – шепчу я бабуле.

– Да, Джош. Разве эти цветы не прекрасны? Мэри проделала фантастическую работу… – ее голос дрожит и срывается. Она быстро вытирает слезу, прежде чем кто-нибудь заметит это.

– Если вы не возражаете, я высажу вас здесь, а потом приеду и заберу вас, – перебивает шофер.

Поездка действительно заняла всего две с половиной минуты.

Он подъезжает к церкви, останавливается позади припаркованного катафалка и высаживает нас из машины. Церковь у нас старомодная, убрана в соответствии с традициями и достаточно мала, чтобы прихожане могли держаться за руки во время службы в День матери. Странно думать, что две недели назад мы с Люси осматривали кладбище, а теперь я оказался на похоронах.

Когда мы открываем задвижку на деревянных воротах и идем через кладбище к церкви, я замечаю свежий холмик земли в углу. Для дедули уже приготовлен участок рядом с могилами других членов нашей семьи, которых я никогда не видел.

Я делаю глубокий вдох и выдох. Увидев эту яму в земле, я окончательно осознаю происходящее. Беру бабулю за руку, так мы и идем дальше. Сейчас поддержка нужна мне не меньше, чем ей.

Мэдлин, которая едва знакома с дедулей, стоит на пороге, раздавая листовки с программой. Она не только самопровозглашенный мэр деревни, но и, по-видимому, церковный староста. Несколько опоздавших все еще бредут, опираясь на трости, а Берил и Десмонд, как всегда, наводят суматоху.

– Мы не можем втащить инвалидное кресло Берил в церковь, – вполголоса объясняет Мэдлин, наблюдая, как Десмонд несколько раз врезается в каменную ступеньку, все больше раздражаясь оттого, что кресло дальше не идет, и толкает Берил то взад, то вперед.

– Здесь нет пандуса? – спрашивает мама.

– Никто не может его найти, а Берил утверждает, что не может встать с кресла, – произнося это, Мэдлин поднимает брови, поскольку все мы знаем, что с Берил все в порядке.

– Гэри, пойди и попроси носильщиков помочь поднять инвалидное кресло, – говорит мама папе, который немедленно убегает, не отрываясь от радио.

Это последнее, что нам сейчас нужно. Служба может начаться в любой момент, и я хочу, чтобы все прошло гладко ради мамы, которая все тщательно организовала… и больше всего – ради дедули.

– Как ты себя чувствуешь, Берил? – бабуля делает большую ошибку, задав этот вопрос.

– Нехорошо. Кажется, у меня рак.

Действительно?

Прежде чем она успевает поставить себе еще какой-нибудь диагноз (или прежде чем я разозлюсь на нее за то, что превращает похороны в фарс), папа возвращается с носильщиками и водителем катафалка, чтобы поднять ее кресло.