Орел над Дунаем (СИ)

— Слыхал, ты? — кричит Андруш. — Никто больше не умрет, и хозяин тоже! Конец твоим играм!

Ирко приходит в себя.

— И что, забудете своих погибших товарищей? — спрашивает он с сухим смешком.

Не забудут. Как и того, что иные из них не бунтовали против Мастера, чтобы не лишиться магии. Того, что не предупреждали о грозящей опасности новичков. И из года в год надеялись, что молния ударит в кого-то другого.

Но никто из парней не говорит этого Ирко. На него вообще больше никто не смотрит. Еловый гроб охвачен огнем, парни разбирают в сарае ломы и багры.

Ирко смотрит на них, будто выбирает, кого окликнуть, кого спросить, не сошли ли они с ума. Но не произносит ни слова. Поворачивается, и, по щиколотку проваливаясь в снег, бежит к лесу.

Он оборачивается птицей, когда воздух становится совершенно чист от дыма. Поднимается над кронами деревьев, несется к юго-востоку.

“Что я сделал не так?” — мысленно обращается он к Раду. — “Как ты это сделал, когда столкнулся с предательством брата?”

Перед глазами встает галерея в деревянном доме. Фонтан не шумит, его сковывает тонкая корка льда. Раду в плаще, отороченном мехом, стоит у стены, прячась от слабого зимнего солнца.

“Я умер сам”, — отвечает он и поднимает покрытую язвами маску. — “Я не убивал других”.

Каждый взмах крыльев дается все тяжелее. Удары сердца будто прибивают Ирко ближе к земле.

“Что сделал ты, чтобы не чувствовать боль?”

Раду наклоняется. Его пальцы касаются подернутого инеем камня. Он осторожно гладит землю. Землю Мехмеда.

“Я почувствовал любовь”, — отвечает он.

Посреди заснеженного луга орел опускается на землю. Ирко медленно поднимается на ноги и бредет к дороге, при каждом шаге глубоко проваливаясь в снег. Его плащ остался возле горящей мельницы, и он зябко обхватывает себя за плечи.

Раду подходит к светильнику. Арслан протягивает руку, чтобы зажечь его, но Раду останавливает его и сам зажигает огонь.

“Иди на этот свет, Ирко”, — слышится его голос. — “Я буду тебя ждать”.

Ирко мотает головой, стряхивает крошечные капельки льда, в которые прямо на ресницах превращаются слезы. И шагает дальше.

Все постройки, кроме дома, уцелели. Юро вытащил из-под развалин закопченный котелок и теперь оттирает его тряпицей. Припасы хранились в амбаре, и голод им не грозит. Чего не скажешь о холоде.

Но пока об этом не думают. Сташко разворачивает свои чертежи.

— Я еще осенью ручей замерял, просто, для интереса, — рассказывает он. — Так вот, новую мельницу лучше ставить вон там, ближе к зарослям ракитника.

Все соглашаются. Выстраивать новый дом на прежнем месте никому неохота.

— Что вы молоть-то на ней будете? — не выдерживает Мастер.

Парни оборачиваются, будто только что вспомнили о нем и удивились, что он еще может говорить. И все-таки отвечают.

— Походим по деревням, договоримся, — уверенно заявляет Андруш. — Остальные мельницы-то далеко. Не пропадем.

Мастер кивает. Потом поворачивается и отходит к сараю. Садится на сваленные поленья и трет лицо руками. Парни несколько мгновений смотрят на него, а потом снова склоняются над чертежами.

— Эй! — слышится возглас Крабата.

Все оборачиваются. Крабат, Лышко и маленький Лобош идут со стороны леса. У всех троих полные охапки еловых веток.

— На лапнике в сарае ночевать теплее будет, — поясняет Крабат, сбрасывая свою ношу на землю.

— Ну, вы посмотрите на него! — орет, ухмыляясь, Андруш. — Парни! Он-таки натаскал на Новый год еловых веток!