Орел над Дунаем (СИ)

— Нет, что ты! Разве я не сказал только что: явное колдовство у нас не в почете? Негоже султану заниматься такими делами.

— Тогда кто же? — не отстает Ирко.

И Яхзы становится серьезен.

— Имени этого человека не произносят не одну сотню лет. Я не могу назвать тебе его. Но могу отвести тебя к нему, потому что он сам этого хочет.

Не одну сотню лет.

Сотню лет.

Обрушиваются невидимые решетки, окружая Ирко. А тому уже не до побега. Заветные слова сказаны.

Он стоит, наклонив голову, исподлобья глядит на Яхзы-эфенди. Его участь уже решена, и услышав такое, он сам не отступит назад.

И только слабый голос осторожности звучит, будто рука тонущего человека хватается за проплывающую ветку:

— А чем я должен буду пожертвовать за это?

Яхзы-эфенди снова пожимает плечами.

— Наука — сладкий плод горького корня, — отвечает он сербской пословицей.

— Откуда ты так хорошо знаешь наш язык? — не удерживается Ирко.

— Я серб, — спокойно отвечает Яхзы-эфенди. — Меня увезли на службу султану, когда мне было двенадцать. Многие крестьянские мальчишки в твоем краю могут достичь того положения, какого я добился в Стамбуле?

Ирко оглядывает золотое шитье на его кафтане, украшенные драгоценными каменьями ножны изогнутого кинжала.

Он и сам крестьянский мальчишка, и ему только что посулили если не бессмертие, то, по крайней мере, нечто похожее на него. Это важнее бирюзы и рубинов на ножнах.

— А как же твое настоящее имя? — спрашивает он.

Яхзы улыбается.

— А что тебе за дело до моего настоящего имени? — мягко отзывается он, и Ирко окончательно убеждается, что в магии тот кое-что смыслит. — К тому же, теперь меня все называют Яхзы.

Река Ешил-Ирмак так широка, что порой напоминает озеро, а воды гладкие и спокойные, и горы отражаются в них, точно в зеркале. Странное место, тихое и грозное одновременно. Ирко кажется, что вся страна Османов такая. Дремлющий барс, под мерное мурлыканье выпускающий когти.

Человек, сидящий рядом с Ирко на галерее небольшого деревянного дома, тоже такой. Он кажется вялым, но Ирко умеет угадывать силу литых мускулов под парчой и шелками. Когда-то этот человек обучался ратному делу вместе с султаном Мехмедом.

Мехмеда давно нет на этом свете. Вечным памятником его могуществу возвышается над морскими волнами завоеванный Стамбул. И еще память о нем — в грустном взгляде человека на галерее.

Сегодня особенный день. Этот человек впервые снял маску при Ирко.

Маска страшна. Изображенное на ней изъязвленное лицо сделано так искусно, что Ирко первое время вздрагивал от отвращения. Потом привык, и все-таки ему полегчало, когда Раду развязал тесемки.

Раду не похож на барса, хотя в движениях у него кошачья грация. Но ведь и волки бывают изящны.

Раду смотрит на воды реки, хотя ее плохо видно из-под навеса. Но выйти из укрытия он сможет только с наступлением темноты.

— Иногда эта река напоминает мне море, — говорит он. — Посмотри на него, Ирко, когда поедешь в Стамбул. Потом расскажешь мне, как сейчас выглядит Топкапы.

Раду уехал в санджак Амасья после смерти своего друга. Стамбул, где нет больше Мехмеда, вызывает у него горечь.

Ирко задумывается о своем друге. Где-то он сейчас, статный мушкетер курфюрста? Если с ним случится несчастье, Ирко тоже будет больно бродить по дорогам Верхних и Нижних Лужиц и слушать стук мельничного колеса.

Но лучше об этом не думать. Когда его посещают печальные мысли, Раду подносит палец к губам, даже если Ирко ничего не сказал вслух.

— Осторожнее, — говорит он. — Ангелы не должны услышать ничего плохого.

Раду живет среди книг, которые привозят в Амасью из самых далеких уголков мира. Он проводит целые ночи, листая пожелтелые страницы, чертит знаки на свитках, а потом подолгу бродит по саду среди апельсиновых и гранатовых деревьев.

— Что ты ищешь? — спрашивает его Ирко. — Ты ведь получил вечную жизнь.

— Я получил ее не по своей воле, — отвечает Раду. — И теперь хочу узнать, что с ней делать.

Ирко кусает губы. Здесь, в Амасье, он не обрел того, что обещал ему Яхзы-эфенди. Точнее, на что тот намекал. Может, родился Яхзы сербом, но язык у него коварен, как у турка. Ирко пошел за ним в надежде узнать тайну бессмертия. А вместо этого встретил живущего в потемках человека, который считает ниспосланный ему дар проклятьем.

Раду не нужны ни дивные плоды из сада, ни сладкая вода, которая бьет из фонтана у его порога. Пищу ему привозит в закупоренных глиняных сосудах молчаливый слуга. После трапезы губы Раду становятся ярко-красными, а в глазах появляется оживленный блеск.

Ирко проследил однажды за слугой и теперь знает, что самый роскошный пир для Раду начинается тогда, когда где-нибудь в округе забивают быка.

Раду не рассказывает Ирко, как обрел бессмертие. Но он разрешает пользоваться своей библиотекой, и Ирко коротает там дни, пока его новый знакомец спит в своих покоях без окон.

Многие книги написаны вязью, но Раду, увидев огорчение Ирко, привел к нему сначала толмача, а потом и наставника. Теперь для Ирко нет тайн ни в арабском, ни в персидском языке.