Орел смотрит на солнце (о Сергееве-Ценском)

Но чем дальше уходит он от людей, тем сильнее и настойчивее стучится к нему жизнь. И такой художник, как Сыромолотов, который вправе повторить слова П. И. Чайковского: «Я реалист и коренной русский человек», не может не отворить двери своей мастерской перед самой жизнью. Пишет ли он портрет богатого немца или большой триптих, его неизменно тревожит неумолимый вопрос: зачем и для кого он работает?.. Зачем и кому нужно искусство?

Декаденты провозгласили лозунг: искусство для искусства! Художник творит для себя, для таких же, как и он, художников, — так считают жрецы чистого искусства, которые кисло морщатся от слов «идейность», «народность», «содержание». И тут Сыромолотов задает вопрос: что же такое искусство? И отвечает: «Живопись — это мысль, мысль, воплощенная в краски… А без мысли человек, что же он? Мычать, траву щипать и жвачку жевать?»

Декадентскому искусству чужд здравый смысл — Сыромолотов это знает. Знает он и то, что декаденты и прочие, провозгласившие себя новаторами, не только отрицают содержание искусства, но и разрушают форму его. Этого художник Сыромолотов никак не приемлет. Сам он избежал декадентской хвори. Но она задела его сына Ивана, незаурядного живописца, — задела и чуть было не погубила. И отец внушает сыну, что всякие «новые и новейшие измы» — это мода, шарлатанство, свидетельство бесталанности и пустоты. В таком «искусстве» всякий бездарный проходимец может прослыть за гения. Сыромолотов убежден, что подобное искусство чуждо не только ему, человеку «старой реалистической закваски», но и народу, во всяком случае — русскому народу, нравственно здоровым людям. (Нельзя же считать «народом» истеричных декадентствующих психопатов, учинивших хулиганский скандал в мастерсяюм художника.)

В этом отношении очень показателен разговор Сыромолотова с сыном, который, возвратясь из поездки по Европе, рассказывает отцу о ташшщих «новаторах в искусстве. Иван говорит:

«— Кубизм уже устарел… Теперь лучизм…

— Это… где-то в журнале я видел какого-то косоротого и оба глаза на одной правой стороне… Нет, — не выходит у наших! — Вот французы на этот счет мастера!.. То растянут, например, девицу аршина на три и толщиной в вершок и без грудей, конечно, и замажут зеленой краской, — одна «революция» в искусстве!.. Потом ту же несчастную девицу сверху и снизу сплющат, как бомбу, и замажут розовым, — другая «революция» в искусстве…

— Тебя послушать, — никакого резкого перелома в искусстве и быть не может, — улыбнулся Ваня.

— Как не может? — воскликнул отец. — Может! И очень может! Это когда влезет в него дикарь!.. Очень просто!.. Вопрется, исказит все, изгадит, изломает, исковеркает, искалечит и прокричит во всю свою луженую глотку: — «Новая эра!..» Разумейте языцы и покоряйтеся!.. Разве может дикарь не орать? Какой же он тогда будет дикарь?.. А что сам о себе орет, — это тоже по-его радость творчества и подъем!.. У него и на это есть оправдание!.. Ору, потому что ломаю и гажу…

— Так, может, и вообще, по-твоему, нет искусства? — сказал вдруг Ваня серьезно.

— Как нет? — поднял брови отец. — Значит, если нельзя выдавать за портреты кучу обрезков водосточных труб, то вывод из этого:. нет искусства?»

Уже здесь эстетическое кредо Сыромолотова-отца не вызывает сомнений. Он реалист, притом воинствующий, со страстью отстаивающий реалистическое искусство, близкое и понятное народу. Эту страстность свою Алексей Фомич продемонстрировал и в следующем споре с сыном, несколько дней спустя.

Снова победил отец, потому что позиции защитников формалистического искусства всегда шатки.

Известно, что в те годы пропагандистом и распространителем западного формалистического искусства хВ России был меценат Щукин, открывший в своем доме картинную галерею, составленную из образцов формалистического искусства. Сыромолотов-сын говорит, что на Западе искусством великих мастеров прошлого уже не только не восхищаются, но даже вообще не интересуются.

«— Вот что-о! — искренне изумился Сыромолотов. — Так там не для экспорта к дуракам нашим, ко всяким Щукиным и Морозовым, существуют все эти лучизмы?!. Там этим увлекаются сами?..

— Верь или не верь, только в искусстве теперь много ищут.

— И находят?.. Много ищут и… что именно находят?..

— Видишь ли, папа… Слишком много машин нахлынуло в жизнь, поэтому… Их надо успеть переварить… потому что потом будет еще больше… Впитать в себя и по ним перестраиваться…

— По машинам перестраиваться?

— Я еще не знаю сам, как надо: так или иначе, — раздумчиво проговорил Ваня. — Однако в жизни появился бешеный темп…

— Ну?

— Этот бешеный темп проник в искусство…

— Этто… этто… Четыре года писал Леонардо свою «Джиоконду»!.. Четыре года!.. За сколько времени могут написать ее при твоем бешеном темпе?.. А?.. За четыре часа?.. И напишут?.. И выйдет «Джио-конда»?..

— Ты все вытаскиваешь мертвецов из могил!.. Пусть их спят! — улыбнулся криво Ваня. — Давно уж все забыли о «Джиоконде»!..