— Это их ошибка, их беда…
А время было голодное. Постоянно приходилось думать о куске хлеба. Из Лондона через официальные дипломатические каналы он получил приглашение Британской академии наук приехать в Англию на постоянное местожительство. Ему сулили богатство, славу и почести. Гарантировали обеспеченную жизнь, «свободу творчества» и все прочее. И опять-таки ссылались на примеры эмигрантов из числа деятелей культуры.
Ценский с возмущением отвергал эти предложения. Он не мыслил себя вне России.
«Вы насквозь русский», — говорил о нем Горький, и в словах этих заключались глубокий смысл, большая правда. Мало кто из его современников так хорошо знал историю своего народа, его душу, обычаи, быт, как знал Сергеев-Ценский.
Сверстники Ценского и его собратья по перу, оказавшиеся на крутом повороте истории за рубежом родной земли, тоже считали, что неплохо знают Россию, и, наверно, любили ее, но у них не было такой привязанности к Отчизне, как у Ценского. Я говорю не о бабаевых и Ознобишиных — у них никогда не было родины. Имеются в виду те русские интеллигенты, которых захлестнула стихия панического бегства и которые сами не ведали, куда и почему бегут. Плохо знали они свой народ, не очень верили в него и не видели преображения России.
Этого не случилось с Сергеевым-Ценским, как не случилось и с его любимыми героями художником Сыромолотовым и учителем Ливенцевым. И через 40 лет писатель смог с полным правом сказать:
В апреле 1923 года Сергей Николаевич писал А. Г. Горнфельду: «Я решил никуда за границу не ехать, а сидеть дома и писать от скуки что-нибудь бесконечное… Занимаюсь коровьим хозяйством, чем и существую».
«Коровье хозяйство» было любопытным эпизодом в жизни писателя. Как говорилось выше, в годы первой империалистической войны Сергеев-Ценский ничего не писал. Жил по-прежнему в одиночестве, семьей не «обзаводился» и никуда из Крыма не выезжал. Жил на гонорары, полученные от издания своих книг. Никаких доходов и капиталов, никакого имущества, кроме небольшого домика, он не имел. Именно в те годы — в самый канун революции — один алуштинский делец, явившись в дом писателя, развил перед ним «грандиозный план» благотворительной деятельности на благо русского народа.
— Войне конца-краю не видать, целые эшелоны раненых прибывают в Крым, — говорил предприимчивый ловкач Сергею Николаевичу. — Открываются, стало быть, новые госпитали у нас в городе. Раненым нужно молоко. Много молока потребуется. А где его взять?.. Вот вопрос дня, дорогой Сергей Николаевич. А представьте себе, что у нас ферма, молочная ферма… То есть у вас… Стадо коров. Это ж верный капитал! Продукт, он всегда в цене, всяк живой человек норовит поесть, да еще и каждый божий день. Вот оно как получается, дорогой Сергей Николаевич… А корова, она недаром кормилицей зовется. Расходу на нее никакого: пастбища у нас вон какие! Доход чистейший! А что касаемо ухода, так, пожалуйста, я всегда к вашим услугам: подоить могу и молоко сбыть — это мы мигом. И пастушонков найдем по сходной цене — о-го-о! Сколько угодно!
— Что ж вы предлагаете? — перебил его пылкую речь Сергей Николаевич.
— Давайте создадим молочную ферму. И немедленно. Пока цена на коров не поднялась.
Сначала Сергей Николаевич лишь посмеивался над этой в общем-то авантюрной затеей, не принимая всерьез доводы дельца. Но тот был ловок и хитер, умел «обделывать» и не такие «делишки». Поняв, что «надежный капитал» не прельщает писателя, он стал играть на других струнах.
— В конце концов не обязательно продавать молоко. Его можно задаром отдавать госпиталям, приютам. Бедные солдаты, малютки-сироты… Они так будут благодарны… Многострадальные сыны отечества. Они оч-чень нуждаются в заботе и внимании.